В «Пастыре» Ерма (конец I – первая половина II вв.) обнаруживаются аллюзии на все четыре канонических Евангелия. Так, говорится, что в Царство Божье входит только тот, кто получил имя Сына Божия (ср.: Ин. 3:15–18), в толковании на притчу о сеятеле (Мф. 13:3–8; Мк. 4:3–8; Лк. 8:5–8) автор замечает: «Таким людям (суетным) трудно будет войти в Царство Божье» (ср.: Мф. 19:23), но те, кто подобны детям, «несомненно, будут обретаться в Царстве Божьем» (ср.: Мк. 10:15; Лк. 18:17). К концу II в. выявляются общие контуры собрания авторитетных книг христиан, позднее ставшего каноном Нового Завета. На этот процесс формирования церковного канона определяющее влияние оказало противостояние церкви еретикам, которые, стараясь оправдать своё учение, с одной стороны, нередко ссылались на неподлинные писания, приписываемые апостолам, а с другой – отвергали апостольское происхождение многих новозаветных документов. В конце I – II вв. церкви пришлось бороться с получившими распространение гностицизмом и монтанизмом. Если против гностика Маркиона, сокращавшего новозаветный канон Евангелий до урезанного варианта Евангелия от Луки, церковь отстаивала авторитет Четвероевангелия, то против монтанистов, расширявших канон за счёт «новых» пророчеств, церковь подчёркивала окончательную авторитетность ограниченного круга апостольских писаний, принятых в качестве правила веры. Крайности антимонтанистской полемики привели некоторых в церкви к отрицанию Евангелия от Иоанна, на котором во многом базировалась идеология Монтана, но в результате дискуссии с ними авторитет Евангелия от Иоанна был утверждён. Именно в процессе полемики с Монтаном в церковный обиход (192/193 г.) входит понятие «Новый Завет» как обозначение собрания канонических книг. Таким образом, церковь определяла, что входит в состав истинного благовествования и подлинных апостольских писаний. Помимо борьбы с ересями на формирование закрытого списка авторитетных книг влияли и другие внешние обстоятельства. Так, ситуация гонений ставила перед христианами вопрос о том, какие книги для них имеют наибольший церковный авторитет, – их надо хранить даже под страхом смерти. Раннехристианская литература конца II – III вв. как на Востоке, так и на Западе Римской империи подтверждает принятие четырёх Евангелий как закрытого собрания книг, абсолютный авторитет которых признавался повсеместно. Во времена, когда многие «евангелия» стремились завоевать авторитет, сирийский автор Татиан отобрал именно четыре канонических Евангелия для создания своего гармонизированного изложения евангельского повествования «по четырём» евангелистам – «Диатессарона». Дополнения в «Диатессароне», не имеющие параллелей в канонических Евангелиях, столь незначительные, что не могут рассматриваться в качестве отдельного источника. Этот текст, распространённый в сирийской церкви (отчасти в армянской), в V в., при Эдесском  епископе Раввуле (412–435 гг.), был заменён Четвероевангелием. Другой сирийский автор, Феофил Антиохийский (вторая половина II в.), подчёркивает, что евангелисты не меньше чем ветхозаветные пророки исполнены Святым Духом. Евангелие от Матфея он именует «святым словом», а евангелиста Иоанна называет среди «тех, кто был исполнен Духом».