Мысль о необходимости ради успешности умного созерцания с воздержанием относиться к телу отражена в классической аналогии Василия Великого, где он душу сравнивает с возницей, а тело – с конём: «Прекрасная вещь конь, и чем он по природе резвее и горячее, тем лучше; но нужно держать его в узде и править им, потому что не наделён он рассудком. Если же возница на нём, то он попытается воспользоваться природными свойствами коня». Однако воздержание для каждого должно быть определяемо по его телесной силе. Тем более нужно иметь в виду, что излишнее воздержание поведёт к ослаблению тела, а это обстоятельство послужит причиной и препятствием для осуществления подвига и для достижения добродетелей, потому что болезненное тело не в состоянии бывает работать. Следовательно, воздержание имеет своей задачей лишь урегулирование движений тела, а не уничтожение последнего, как бы зла по естеству. Тело ограничивается в своих потребностях ради покорения «мудрования плоти», чтобы тем легче ум укреплялся «в полезнейшей молитве», а не потому, что оно – зло по естеству, тело именно не зло по естеству. Вместе с этим совершенно отвергается и взгляд, допускающий в аскетическом мировоззрении не относительный, условный дуализм, а гностически абсолютный, безусловный, по которому аскеты будто бы добро по естеству видели в одном духе, а в теле – зло по естеству. Подвижник, переступивший уже «меры естества человеческого», вступает в «ангельский чин», поскольку его жизнь есть «жизнь ангельская». Основанием для такого сближения служит, во-первых, то, что аскет, подобно бесстрастным ангелам, старается совершенно подавить всякую мысль о страстях, и, во-вторых, не развлекаясь ими и не подчиняясь плотским вожделениям, погружается в непрестанное лицезрение Бога. Основанием аскетического богословия святителя является добродетель любви, прежде всего – любви к Богу. Любовь и красота, как известно, составляют неотъемлемые стремления всего живущего. Человек не научается, согласно Василию Великому, любви, но вместе с устроением человека «вложено в нас некоторое прирождённое стремление к общению любви». Силой своей любовь объемлет всякую заповедь Божию. Люди по природе стремятся к прекрасному, т.е. к благому, «а благ Бог, к благому же всё стремится; следовательно, всё стремится к Богу». Идеал евангельский и идеал церковный были нерасторжимы в аскетизме Василия Великого, как и в аскетизме большинства отцов и учителей церкви. Всё, что вводил Василий Великий, он старался осмыслить, чтобы это исполнялось разумно, с убеждением, для чего он вёл беседы, в которых законы избранной им жизни выводил из Священного Писания, подтверждал примерами из отцов и объяснял их. Личный опыт иноческой жизни и общение со многими подвижниками привели его к убеждению в преимуществе общежительной формы монашества перед отшельнической. Василий Великий стал основателем киновий в Малой Азии. Тип этих киновий не был строго общежительным и включал в себя черты отшельничества. «Василий, – отмечал Григорий Богослов, – превосходнейшим образом соединил и слил оба эти рода жизни. Построил скиты и монастыри не вдали от общин и общежитий, не отделяя одних от других, как бы некоторой стеной, и не разлучал, но вместе и привёл в ближайшее соприкосновение и разграничил, чтобы и любомудрие не было необщительным, и деятельность не была нелюбомудренной».