Осторожное отношение к Аристотелю, как и к другим философам, у Евсевия Кесарийского объясняется тем, что Аристотель признавал множество начал и расходился с Платоном и Моисеем в самых существенных вопросах; но Евсевий, принципиально освоивший платонизм в череде учений, зависимых от евреев и подготовивших Евангелие, рассматривает и Аристотеля как ученика «некоего иудея»: к иудеям он возводит аристотелевское членение философии на этику, физику и логику, а учение Аристотеля о том, что промысл Божий не досягает до подлунной сферы, не просто отвергает, но толкует на основе сопоставления с 35-м псалмом. Василий Великий, хотя и отмечает неприменимость cиллогистики Аристотеля и Хрисиппа в тех вопросах, где нельзя руководствоваться мирской мудростью, опирается на «Протрептик» Аристотеля в беседе «К молодым людям о пользе языческих книг» (у Аристотеля ряд протрептических топосов восходит ещё к платоновскому «Евтидему», а его «Протрептик» используется в «Гортензии» Цицерона и «Протрептике» Ямвлиха); не принимая аристотелевского учения о вечности мира и критикуя концепцию эфира, Василий Великий широко использует «Историю животных», «О частях животных» и «Метеорологику» Аристотеля в «Беседах на “Шестоднев”». Ничто не мешает ему использовать аристотелевское деление искусств на творческие, практические и теоретические, признавать падение тяжёлых и движение вверх лёгких тел, наличие формы и материи в сложных предметах, создаваемых искусствами, и при этом с великолепным юмором уходить от обсуждения того, бесконечные споры о чём ведут к пустословию, например, от проблемы «пятого тела». Из аристотелевского наследия постепенно выбирается то, что (будучи лишено партийной ограниченности) может быть достоянием всякой культивированной мысли и должно, в конце концов, войти в систему христианского образования. Поэтому Григорий Нисский не смущается применением аристотелевских понятий потенции и энергии, делением жизни на растительную, чувственную и разумную, признанием добровольности добродетели и т.д. Отцы церкви, вмещая аристотелевские умозрения в несопоставимо более широкий кругозор христианского богословия, с лёгкостью отделяют в построениях Стагирита его несомненные достижения от имагинативных конструкций. Как писал Григорий Богослов, «всякое искусство и полезное изобретение принадлежит не одним изобретателям, а всем пользующимся». Поэтому он использует силлогистику, прекрасно зная, что она – изобретение Аристотеля, и отнюдь не считая её принадлежностью только языческой философии. Эмесский епископ Немесий в своём трактате «О природе человека», опираясь на тексты «О душе» и «Никомаховой этики», пользуется аристотелевскими понятиями «добровольное», «невольное», «выбор», «желание» и др., а также рассматривает аристотелевское понимание души как первой энтелехии естественного органического тела, в потенции обладающего жизнью. В «Ареопагитиках» влияние Аристотеля, может быть, отчасти опосредствовано Григорием Нисским, но в целом обусловлено неоплатонической выучкой автора корпуса. Систематически диалектическое искусство в целях полемики и положительного определения понятий впервые используется в сочинениях против несториан, евтихиан, севириан, аполлинариан, монофизитов, дошедших под именем Леонтия Византийского.