Характерно, что в начальном христианстве и в древнерусском православии не существовало иконопочитания, и многих отшельников-пустынников мало смущало то обстоятельство, что в их кельях не было икон. Даже Серафим Саровский не относил их к обязательному атрибуту молитвенного труда и считал, что во время молитвы лучше закрывать глаза, исключая тем самым внешние впечатления, которые способны нарушить молитвенный настрой души. Но при этом, согласно легенде, христианизация Киевской Руси начиналась именно с иконы Богородицы.

Когда в православном мире, начиная с XVII–XVIII вв., в иконы стал проникать дух секулярности (обмирщения), а вместе с тем появилась на иконах обратная перспектива, светотень, пространственная трехмерность, объемность изображений, то все это свидетельствовало об угасании православной духовности, стремившейся ранее не к постижению трехмерного плотского мира, а к бестелесному потустороннему миру, который не нуждался в трехмерности. В этом смысле протестантизм оказался дальновиднее, освободившись от икон как зримых свидетельств именно слабости человеческого духа – и упадок иконописи можно рассматривать как одно из дополнительных этому свидетельств. В этой слабости приходится убеждаться всякий раз при созерцании православных икон XIX–XX вв., пронизанных духом не истинного, а показного благочестия. Подобные иконы зачастую служат укреплению позиций именно сторонников иконоборчества, у которых были серьезные основания для того, чтобы видеть в иконописных образах ложные формы духовности, отчужденные от высших сакральных смыслов.

Так называемое иконоборчество, как религиозно-политическое движение, было одним из характерных явлений, сопровождавших распространение икон. Оно возникло в Византии в первой половине VIII в. и продолжалось почти до середины IX в. Однако это умонастроение рождалось в христианском сознании периодически и заставляло богословов и простых прихожан выступать против церковно-храмовой живописи. Мотивы, толкающие иконоборцев на борьбу с почитанием икон, имеют как психологическую, так и философско-религиозную природу.

На иконоборческих настроениях в Византии не могла не сказаться географическая близость духовно и политически крепнувшего арабского Востока, не признающего изобразительного элемента в религиозном искусстве. В такие периоды византийское христианство было особенно близким к тому, чтобы пойти по следам иудаизма и мусульманства, ограничив живописное творчество одной орнаменталистикой. Кроме того, в VIII–IX вв. наблюдаются дальнейший упадок городов и отход светских культурных интересов на задний план, а сельское население всегда сохраняло элементы язычества. Политической же предпосылкой иконоборческих споров было стремление опиравшихся на армию императоров реорганизовать терпевшую кризис структуру византийского общества на основах секуляризаторского централизма и покончить с влиянием монашества. Религиозно-философская сущность полемики сводилась все к тому же вопросу об адекватности самораскрытия абсолюта, который стоял некогда в центре арианских споров. На этот раз речь шла о реализации божественного «первообраза» не в личности Христа, а в церковном культе и в церковном искусстве.