Когда апостол Павел имеет в виду несколько церковных собраний, то он говорит не о церкви, а о церквах. «Церквам Галатии» (Гал. 1:2), «церквам Македонии» (2Кор. 8:1) и т.д. В Галатии и в Македонии не одна церковь, а много, т.к. в ней несколько евхаристических собраний. Но в Коринфе, в Ефесе одна церковь, т.к. там одно собрание. Если бы в Коринфе, например, было несколько собраний, то он бы надписал своё послание так же, как к Галатам: «церквам в Коринфе», или указал, к какой именно церкви в Коринфе адресовано его послание. Кроме того, содержание самого Послания к коринфянам указывает, что в Коринфе (хотя там имелась уже многочисленная община) сохранялось одно собрание. Если бы там было несколько одновременных собраний, он бы как-то оговорил этот факт, т.к. при наличии нескольких собраний трудно предположить, чтобы в них происходили одни и те же упущения, о которых говорил апостол Павел. Единство собрания Коринфская церковь сохранила и в конце I в. Об этом свидетельствует Послание Климента Римского: «Твердейшая и древняя церковь Коринфская из-за одного или двух человек возмутилась против пресвитеров». Если бы церковная практика того времени допускала несколько собраний, то вряд ли возможно было то возмущение, которое так решительно осуждает Климент Римский. Послание Климента Римского (так же как послания апостола Павла) может быть правильно понято только при предположении единства церковной жизни. Послание Климента Римского свидетельствует о единстве церковной жизни в Коринфе, косвенно свидетельствуя о том же в Риме. Относительно Римской общины у исследователей есть прямые указания даже из более позднего времени. «Братья из города, – говорит Иустин Мученик, – и окрестных селений собираются вместе, чтобы принять участие в собрании, в котором первенствующий проповедует и совершает Евхаристию». Когда Игнатий Богоносец с особой силой подчёркивал в своих посланиях, что в общине может быть только одно собрание и одна евхаристия, т.к. одно Тело Господа и одна Чаша (вся аргументация заимствована у апостола Павла), то не новшество он стремился ввести в церковную жизнь, а защищал практику, существовавшую от начала. Наоборот, то, с чем боролся Игнатий Богоносец (устройство нескольких собраний в одной церкви), было новым обычаем. С внутренним и внешним ростом христианства усиливались и разрушающие силы. Главный враг, с которым боролся Игнатий Богоносец, был докетизм, искажавший в корне основы христианского учения и разрушавший саму церковь. Настоящие звери оказались менее опасными, чем «звери в человеческом образе». «Кто подле меча – подле Бога, кто посреди зверей – посреди Бога», последние «Господа хулят, не исповедуя Его носящим плоть. Кто не исповедует этого, тот совершенно отверг Его и сам носит в себе смерть». «Если иначе, как некоторые безбожники, т.е. неверующие, говорят, что Он страдал только призрачно – сами они призраки, – то зачем же я в узах? Зачем я пламенно желаю бороться со зверями? Зачем я напрасно умираю? Значит, я говорю ложь о Господе». Церковь подвергалась наибольшей опасности со времени своего исторического существования, т.к. заражённые докетизмом «удаляются от Евхаристии и молитвы, потому что не признают, что Евхаристия есть плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, которая пострадала за наши грехи, которую Отец воскресил по Своей благости. Таким образом, отметая дар Божий, они умирают в своих прениях».