Такое представление о человеке ставит под сомнение предложенную некоторыми исследователями гипотезу о том, что киренаики могут быть отождествлены с приверженцами софистического или псевдогераклитовского релятивизма, с которыми полемизирует Платон в диалоге «Теэтет». Согласно мнению этих философов, называемых Платоном «искушёнными», всё многообразие мира есть лишь множество форм движения, поскольку «всё возникает от взаимного общения и движения, причём невозможно... твёрдо разграничить, что здесь действующее, а что страдающее». В отличие от этих философов, считавших человека не имеющим постоянной природы подвижным «собранием многих частей», для киренаиков каждый человек является самодостаточным в своём личном существовании центром постоянства в текучести, способным подчинить себе всё многообразие воздействующих на него претерпеваний. Таким образом, релятивизируя всякое знание о внешнем мире, киренаики вместе с тем сохранили сократовскую уверенность в продуктивности самопознания, которое является для них высшим и наиболее ценным видом теоретической и практической познавательной деятельности. Всякое знание, которое не может быть выведено из самопознания, не имеет для киренаиков ни эпистемологической, ни экзистенциальной ценности; оно является лишь вторичным побочным продуктом первичных актов самопознания. В отличие от киников киренаики не считали, что все теоретические науки должны быть упразднены, однако занятие этими науками с позиции их философского учения бесполезно, поскольку теоретические науки не дают ни истинного знания, ни подлинного счастья. Так, Диоген Лаэртский отмечает, что киренаики отвергали физику, «поскольку природа явно непостижима» (Аристотель свидетельствует, что они объявляли ненужной математику, поскольку она ничего не говорит о благе и зле). Сообщения источников об отношении киренаиков к логике и диалектике разнятся: по одним сведениям, они целиком отвергали и эти науки, по другим сведениям – признавали логику, «поскольку она приносит пользу». Оба свидетельства легко совместимы: логика и диалектика признаются у киренаиков полезными, т.е. способными служить человеку в качестве инструментов в его стремлении к личному благу, однако отвергаются как нормативные науки, претендующие на общеобязательную истинность. В той мере, в какой философ должен сообразовываться с обстоятельствами, он может пользоваться результатами любой науки и даже развивать эту науку, однако в действительности для счастливой жизни ему требуется лишь этика как наука, позволяющая «постичь смысл блага и зла». Учение о механизме самопознания и связанные с ним онтологические и эпистемологические концепции в этом случае закономерно оказываются отделами этики и строятся как описание и объяснение теоретических оснований практической деятельности человека. Уже древние авторы подчёркивали тесную связь между теоретическим учением киренаиков о претерпеваниях как об основании истинного знания и практическим учением о наслаждении как о высшем благе. Если истинное знание дано человеку только как знание о претерпевании, то истинным благом закономерно оказывается само претерпевание в непосредственности его переживания.