Обычно под наименованием «confessores» он имеет в виду христиан, томящихся за свою веру в темнице. Одно из его писем адресовано «Сергию, Рогатиану и другим исповедникам» («Sergio et Rogatiano et ceteris confessoribus»). В другом письме христиане Моисей, Максим и Никострат именуются «исповедниками вселенной» («universi confessores»). Киприан Карфагенский различает две степени исповедничества: публичное, т.е. произнесение исповедания в суде, и частное, когда кто-либо спасается бегством, чтобы не приносить жертву языческим богам. Впрочем, исследователи отмечают, что Киприан Карфагенский не всегда последователен в различении мучеников и исповедников: употребление того или иного термина у него во многом зависит от его расположенности или нерасположенности к адресатам писем. Обращаясь к некоторым исповедникам, Киприан Карфагенский называл их мучениками, поскольку был к ним расположен или хотел склонить на свою сторону, но, когда он писал к другим исповедникам, нарушителям спокойствия в церкви, то обычно был сдержанным в употреблении титулов и предпочитал отличать их от мучеников. В актах Карфагенского собора 256 г., которые во многих рукописях помещаются после сочинений Киприана Карфагенского, почётные титулы епископов приводятся с чётким различением мучеников и исповедников: «martyr» («мученик»), «confessor» («исповедник»), «confessor et martyr» («исповедник и мученик»), «confessor et postea martyr» («исповедник и впоследствии мученик»). По мнению исследователей, строгая точность в использовании двух терминов характерна для произведений Александрийского епископа Дионисия Великого (ум. около 264/265 г.), а также церковных писателей последующих веков. Описывая гонения в Александрии, он сообщает: «Скончавшихся от болезни пережили диаконы Фавст, Евсевий, Херимон. Евсевию Господь с самого начала послал сил и приготовил его мужественно служить исповедникам, находящимся в темнице, и погребать – с опасностью для себя – тела совершенных и блаженных мучеников». В сочинении Евсевия Кесарийского «О палестинских мучениках» упоминается некий Селевк, который сначала был исповедником, а затем стал мучеником. Святой Оптат, епископ Милевский (ум. во второй половине IV в.), вспоминает о недавнем гонении, «которое одних сделало мучениками, а других – исповедниками». В другом месте он задаёт вопрос донатистам: «Как вы можете называть мучениками тех, которые не были исповедниками?». Климент Александрийский (ум. около 215 г.) одним из первых начал говорить об исповедничестве как о своего рода бескровном мученичестве, заключающемся в исполнении заповедей и святой жизни: «Итак, – говорит он, – если мученичество заключается в исповедании Бога, то и каждая душа, проводящая свою жизнь согласно с познанием о Боге и исполняющая Его заповеди, есть уже мученица – делом и словом. Не всё ли равно, как освободиться из темницы этого тела? Вместо пролития крови она свидетельствует о своей вере всей жизнью». В одной из своих песней в честь святых мучеников Павлин Ноланский упоминает исповедника Феликса Ноланского, называя его бескровным мучеником: «Рождённый для небесной чести, бескровный мученик, / он умер как поистине исповедник, не по собственной воле муки стяжав, / ведь Бог принимает вместо крови преданный ум».