В Гродненской губернии, в уездах Брестском, Кобринском, Пружанском и Бельском, говорят по-малороссийски, в Гродненском, по-над рекою Неманом, – по-литовски, в Сокольском же и Белостокском уездах поселенцы Мазуры говорят польским жаргоном. При таком разнообразии наречий, которому дать преимущество…? Выбор трудно сделать и потому, что говорящие по-малороссийски не терпят белорусского языка, и наоборот». Однако Михаил указывает на существование этнонима «белорусы» и территорию Белоруссии определяет в современных границах, включая также в состав страны Белостокский и Сокольский уезды. Михаил достаточно резко высказывался против произнесения проповедей на белорусском языке, притом что близкий ему Пружанский благочинный протоиерей Михаил Кириллович Бобровский проповедовал на праздники на «простонародном языке». В 1862 г. он протестовал против издания Виленским учебным округом белорусских книг для чтения в народных училищах, полагая, что польские политические круги вынашивают идею о белорусской обособленности. Однако ряд русских чиновников критически оценивали деятельность Михаила. Жандармский штаб-офицер по Минской губернии подполковник Исаак Соломонович Штейн в 1866–1868 гг. в письмах в третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии неоднократно обвинял Михаила в распространении польского влияния и в том, что он пребывает «в душе прежним униатом». Как и духовенство Минской епархии, по мнению И.С. Штейна, он не вносил никакого вклада в миссионерскую кампанию в отличие от мировых посредников и гражданских чиновников. В представленной И.С. Штейном в третье отделение сводке о проступках приходского духовенства епархии (поборах с крестьян, пьянстве и т.д.) фигурировали около 50 настоятелей (всего в епархии было 540 приходов). Согласно И.С. Штейну, вплоть до 1863 г. Михаил дозволял жёнам нескольких православных священников оставаться в католичестве, в некоторых церквах находились иконы «гонителя православия Иосафата Кунцевича», с 1853 по 1864 гг. разрешил строительство около сотни католических храмов. Давние личные дружеские отношения связывали Михаила с епископом Адамом Войткевичем, бывшим профессором Санкт-Петербургской католической духовной академии, который, впрочем, не был замечен ни в содействии повстанцам в 1863 г., ни в активном противодействии так называемым чиновникам-обратителям. В 1858 г. Михаил ходатайствовал перед императором Александром II о награждении епископа Адама Войткевича орденом святого Станислава. И.С. Штейн утверждал, что нескрываемая симпатия архиерея к польскому языку (однажды он сказал, что польский язык лучше русского, т.к. в нём меньше слов, имеющих одно и то же значение) побуждает духовенство дома говорить по-польски. По мнению историка Михаила Дмитриевича Долбилова, за неприятием Михаилам проповедей на белорусском языке скрывался «полонофильский субъективный мотив – неприятие самой идеи, что язык высокой, аристократической культуры будет принесён в жертву ради развития крестьянского “наречия”». Судя по дневнику Михаила, написанному по-польски с редкими вкраплениями русских слов, исследователи сделали вывод, что он действительно продолжал оставаться и после перехода в православие деятелем польской культуры и противником административного прозелитизма чиновников, распоряжавшихся в его епархии.