Вместе с тем вопрос об экзистенциальных границах личности, или пределах её свободы, в этической перспективе остаётся открытым. Сёрен Киркегор предвидел, что его произведение, представляющее две экзистенциальные установки как равноправные позиции и объект выбора, будет воспринято многими читателями в качестве занятной игры. К такому восприятию побуждали очевидные, нарочитые «неясности» книги. Читателю предлагалось самостоятельно решить, какими глазами читать, например, «Дневник обольстителя» после трактатов по эстетике, пусть и не вполне академичных по стилю; возможно, как дальнейшее, практическое развитие высказанных ранее художественных идей. При чтении в обратной последовательности, «Диапсалмы» могли стать примером гипнотической мощи языка, сконцентрированной в бесконечном разговоре и делающей ненужным переход к действию. Но собственный замысел Сёрена Киркегора выходил далеко за рамки литературной игры. Принимая писательство как свою судьбу и отдавая себе отчёт о последствиях сближения богословия, с одной стороны, с литературой, а с другой стороны – с журналистикой, Сёрен Киркегор продолжал решать для себя вопросы, поставленные в диссертации «О понятии иронии...». Как может писатель, в распоряжении которого находится только фантазия, выйти за пределы своей субъективности и отважиться сообщить публике религиозные истины? Чего стоят религиозные истины, если не уяснено, как их сообщить другому человеку, и кто он – адресат религиозного сообщения? То, что эти вопросы носили для Сёрена Киркегора не отвлечённый характер, подтверждает его позднейшая запись: «Когда я приступил к «Или – или»…, потенциально я был под таким глубоким влиянием религиозного, как никогда раньше… Религиозно я был почти в монастыре, каковое убеждение, собственно, и было положено в основу псевдонима: Виктор – Эремита», т.е. отшельник. Это настроение подтверждал заключительный раздел «Или – или», носивший название «Ультиматум» и показывавший путь, на котором Сёрен Киркегор искал релятивизации претензий эстетики и этики на абсолютное господство. Лейтмотив «перед Богом мы всегда не правы», обращённый в равной мере к этику и эстетику, не призывал просто согласиться с этим утверждением. Эти слова парадоксальным образом намекали на обратное – религиозную правоту человека перед Богом, которую он может обрести, если задумается о неистинности любой мировоззренческой правды, отстаиваемой им перед другим человеком, примет своё одиночество, растерянность и страх остаться с пустыми руками и не побоится абсолютно вверить себя Богу. Таким образом, собственную «героическую» задачу Сёрен Киркегор видел в том, чтобы показать, как можно стать «религиозно» правым перед Богом, т.е. поставить себя в надлежащее отношение к Богу. Доказательством того, что уже в этот период при рассмотрении мировоззренческих и философских вопросов Сёрен Киркегор всегда неявно помещал их в религиозный контекст, является опубликованное им под своим именем и вышедшее в свет в мае 1843 г. сочинение «Две назидательные беседы» («To opbyggelige Taler»), в котором предлагается проповеднический комментарий к Гал. 3:23–29 и Иак. 1:17–21.