Христианский богочеловек разделяет не только общие условия человеческого существования, но и специально самые неблагоприятные социальные условия. Будда приходит в мир в царском дворце, Христос рождается в стойле для скота. Будда тихо и торжественно умирает, Христос претерпевает казнь. В своем качестве неправедно казненного Христос сопоставим с Сократом (это сравнение приводят и некоторые раннехристианские авторы); но если «красивая» смерть Сократа от чаши с ядом излучает иллюзию преодоления смерти силой мысли, то Христос умирает «рабской» смертью на кресте после бичевания, пощечин и плевков. Более того, схождение Бога в мир людей заходит так далеко, что он даже внутри собственной души в решающую минуту лишен защищающей стоической невозмутимости и предан жестокому «борению» со страхом смерти и тоской одиночества. Христа резко отличает от всех идеализированных мудрецов, мифологических героев и других типов сверхчеловека то, что он не свободен от пытки страха; ему приходится терзаться страхом до кровавого пота. Ужас Христа перед ожидавшей его участью вызывал особенно резкие отзывы языческих критиков христианства, правильно усмотревших в этой черте психологию социально отверженного, лишенного всех общественных гарантий человека.

Более того, ужас Христа («Царя Иудейского») перед смертью был проявлением безнравственности с точки зрения римской психологии: римляне демонстрировали презрение к смерти ради торжества идей римской государственности. Но презрение к смерти всегда означает и презрение к жизни, презрение к тем или иным социальным ценностям; это наиболее полно сформулировано в философии кинизма. Страх смерти Бога означал утверждение абсолютной ценности человеческой жизни в противовес абсолютной ценности закона и порожденной им праведности. С фарисейской точки зрения, главным делом Мессии было свержение римской власти, а затем установление политического мировладычества Израиля; Мессия должен был явиться в награду за праведность Израиля и должен был быть, конечно, сам идеальным представителем этой праведности; кто ревностно блюл закон, тот приближал для всех пришествие Мессии; кто его нарушал или учил нарушать, тот был преступник перед всем народом, так как он мешал Мессии придти.

Отсюда ясно, что новозаветная проповедь о Мессии должна была представляться фарисеям пагубной ложью. По Евангелиям, Спаситель вместо призыва к освободительной войне и к завоеванию Израилем мира учит, что царство Его не от мира сего; что царство Божие не приходит видимым образом, а находится в душах людей. Он объявляет себя царем исключительно мира, а не войны, с негодованием отвергает предложение владычества как искушение дьявола. Мессия есть награда Яхве праведным за праведность, а Христос был «друг мытарям и грешникам». Он, Мессия, говорил, что пришел как врач к больным. При исцелениях своих Он повторял: отпускаются тебе грехи твои, тогда как Мессия фарисейский не прощает (он и права на то не имеет), а судит. Далее: Мессия должен быть сам праведен, а Христос открыто беседует с женой-самаритянкой, ест и пьет у мытарей, принимает дары блудницы, нарушает субботу и учит ее нарушать; виртуозов праведности, фарисеев, Он называет слепыми вождями и лицемерами, ставит самаритян и хананеев в пример благодарности и истинной, крепкой веры, заявляя, что в Израиле Он такой не встречал. Понятно, что с точки зрения фарисейского патриотизма деятельность Христа грозила гибелью всему еврейскому народу, отнимая у него истинного Мессию и отдавая его в руки римлянам.