Однако, приступая к такой работе, богослов (это слово создано апологетами) должен постоянно контролировать себя Откровением. Если ему не удается найти формулу, сохраняющую за философскими терминами их всегдашний научный смысл и вместе с тем точно отвечающую содержанию веры, то он должен признать свою частную неудачу, свою слабость, неумелость, и только. Если же выяснится, что наши философские понятия неприложимы к содержанию веры без его искажения, то, значит, надо реформировать саму философию. Кто поступит обратно и станет ломать самое Откровение, чтобы подогнать его под мерку того, что ему представляется или в философии считается неизменным и неизбежным для разума понятием, тот еретик и должен выйти из Церкви, т.к. он поставил свой ум выше Откровения и выше учения Церкви.

Первое место в письменном наследии древнейшей Церкви, как по своему догматическому, так и по своему общерелигиозному значению, занимает Новый Завет, кодекс специфически христианского Откровения. Новозаветное видение мира с наибольше полнотой раскрывается не в тех текстах, которые излагают ход мирового процесса (как «Апокалипсис») или христианское вероучение само по себе (как Послания), но в Евангелиях, рисующих личный образ Христа. Это и понятно: мораль Нового Завета постоянно апеллирует не к отвлеченным истинам-формулам (как популярный в эту же эпоху стоицизм), а к авторитетному образу, к которому необходимо иметь личное отношение («Кто любит Меня, слово Мне сохранит, и Отец Мой возлюбит его…»). Само собой разумеется, что и эстетический мир раннего христианства организован вокруг фигуры Христа с ее человеческими чертами. Поэтому, несмотря на то, что Евангелия – не самая ранняя часть Нового Завета (ряд Посланий апостола Павла рассматриваются современной наукой как более ранние), именно анализ этих текстов дает ключ к пониманию христианского вероучения.

Евангельские тексты – не только и не столько литература, рассчитанная на одинокое чтение, сколько цикл так называемых перикоп для богослужебно-назидательного цитирования на общинных собраниях; они с самого начала были литургичны, их словесная ткань определена культовым ритмом. Надо сказать, что распространенный миф о раннем христианстве без обрядов и таинств не соответствует действительности; внешняя примитивность обрядов молодой и гонимой Церкви шла рука об руку с таким всеобъемлющим господством самого культового принципа, что литературное слово евангельских текстов, тоже очень простое и необработанное, есть по своей внутренней установке обрядовое слово, словесное «действо», «таинство». Оно предполагает больше скорое заучивание наизусть, ритмическое и распевное произнесение и замедленное вникание в отдельные единицы текста, чем обычное для всех читательское восприятие. Это роднит их с другими сакральными текстами Востока – например с Кораном (само название которого выражает по-арабски идею распевного и громкого чтения вслух), с ведами, с «Дхаммападой».

Новый Завет – это комплекс религиозных сочинений, выбранных из множества им подобных, как наиболее адекватное выражение новой веры, прибавленных к Септуагинте и вместе с ней составляющих христианскую Библию. Заглавие обусловлено сложной эволюцией идей. В основе иудаизма лежит представление о «союзе» или «договоре» между Богом и человеком (или общиной людей, «народом Божьим»), в силу которого человек принимает заповеди Бога и творит на земле Его волю, а Бог охраняет и «спасает» человека, сообщая его существованию благотворное равновесие.