В соответствии с пояснениями неоплатоника Прокла (V в.), логика рассуждения Антисфена была следующей: «Говорящий высказывает нечто; высказывающий нечто высказывает сущее; высказывающий сущее высказывает истину». Возражая Антисфену, Прокл указывает на различие между понятиями «высказывать нечто» и «высказываться о чём-то»; однако Антисфен, вероятнее всего, как полагают исследователи, намеренно снимал такое различие, считая, что всякий высказывающий логос как «связка» имени и вещи высказывает само сущее в его эмпирической данности, вследствие чего «ложный» логос, высказывающий не-сущее, вовсе не может существовать. Хотя Антисфен не отказывался полностью от теоретической философии, но, ставя её в зависимость от эмпирического познания, тем самым подчёркивал её вторичность по отношению к философии как к «практике» в широком смысле. Учение о том, что «дела» предпочтительнее, чем «слова», ясно выражено в декламации «Аякс», в которой Аякс говорит судьям: «Слово по сравнению с делом не имеет никакой силы..., только из-за недостатка дел говорятся долгие и пространные слова». О том, что Антисфен разделял эти взгляды, свидетельствуют многие древние авторы; так, согласно Диогену Лаэртскому, Антисфен учил, что «добродетель проявляется в делах и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знания». Эту принципиальную позицию Антисфена подтверждает получивший широкую известность и ставший темой для стихотворения «Движение» (1825 г.) Александра Сергеевича Пушкина рассказ об опровержении Антисфеном парменидовского учения о невозможности движения: по свидетельству комментатора Элия, познакомившись с аргументами Зенона Элейского, которыми доказывалось, что «сущее неподвижно» (см. в ст. Апории), Антисфен не стал возражать на них словесно, а «поднялся и стал ходить, полагая, что доказательство делом сильнее всякого возражения словом» (эта история рассказывается и о Диогене). В практической философии Антисфена в узком смысле, т.е. в учении о надлежащем действии, исследователи обнаруживают значительное число параллелей как с учением Сократа, так и с последующим кинизмом. Следуя Сократу, Антисфен развивал учение о достаточности (автаркии) добродетели для достижения жизненного благополучия, или счастья. Промежуточное положение этики Антисфена между этикой Сократа и этическим учением киников отражено в его этической максиме, цитируемой Диогеном Лаэртским: «Добродетель достаточна для счастья и не нуждается ни в чём, кроме сократовской силы». В первой части этого высказывания Антисфен точно следует Сократу, однако во второй части подчёркивает практико-аскетический характер добродетели в гораздо большей степени, чем это делал платоновский Сократ. Как и все сократики, Антисфен полагал, что высшая «цель» стремлений философа – это не просто знание о добродетели, но «жизнь, согласная с добродетелью». Однако для платоновского Сократа и многих последующих сократиков такая жизнь «естественно» следует из знания о добродетели, поскольку познавший истинное благо с неизбежностью следует ему, тогда как у Антисфена стремление приобрести добродетель требует специального приложения «силы» и всегда сопряжено с тягостной работой над собой.