Именно на этой разнице истинностного базиса и строится решение Боэцием проблемы двух формально противоречащих друг другу истин: «Заключение, в котором физик говорит, что мир и первое движение не являются новыми, взятое абсолютно (т.е. просто как словесное утверждение, без связи с теми положениями, которые его обусловливают), ложно, но если оно соотносится с теми основаниями и началами, из которых он его вывел, то оно из них следует». Проведение такого различения даёт возможность Боэцию утверждать, что и христианин, и физик высказывают истинное суждение, при этом ни в чём не противореча друг другу, поскольку каждый ведёт рассуждение, исходя из собственных начал, и из этих начал оба вывода сделаны правильно, так что «истину говорит и христианин... истину говорит и физик». Именно этот вывод Боэция позволил ряду исследователей интерпретировать его учение как теорию двойственной истины. Однако подобная трактовка может быть принята лишь с большими оговорками, поскольку Боэций говорит не о противоречащих истинах философии и теологии, а, напротив, – о том, что «они ни в чём не противоречат». Верное понимание данного утверждения Боэция возможно лишь на основе сравнения предлагаемого им решения вопроса о вечности мира с подходами предшествующих и современных ему католических теологов, а также анализа смыслов, вкладываемых им в понятия «истина» и «истинность». Обоснование вечности мира, по Боэцию, сводится к тому, что мир не может быть новым (т.е. сотворённым) «в силу естественных причин и начал», однако является тварным «вследствие (действия) причины, сила которой больше, чем сила естественной причины». Как показали современные исследования текстов предшественников Боэция, подобная позиция не являлась его изобретением, а была органичным продолжением рецепции взглядов Аристотеля на проблему вечности мира, начатой католическими теологами во второй половине XII в. В частности, Вильгельм из Конша (около 1080 – 1154 гг.) считал, что учение Аристотеля о вечности мира может быть принято в том понимании, что мир начался не во времени, а вместе со временем, будучи вечным в смысле «безначальности во времени». Развивая эту мысль, Александр Гэльский (1185–1245 гг.) в «Вопросе (о вечности мира)» подчёркивал, что положение «мир существовал всегда» «может пониматься в том смысле, что мир никогда не имел начала, и в этом смысле оно ложно, но может пониматься в том смысле, что мир соразмерен полноте времени, и в этом смысле истинно, что мир существовал всегда». Александр Гэльский впервые высказал мысль, что утверждение Аристотеля истинно, однако Аристотель рассуждал не о сверхъестественном творении мира, а о его естественном функционировании, поэтому мир у него вечен как не могущий естественным образом начаться и естественным образом уничтожиться. Бонавентура, говоря о позиции Аристотеля, находил её истинной, однако только при условии особого толкования: «Если (философ) полагал, что мир не начался естественным образом, то он полагал истину, и его доводы, взятые от движения и времени, вполне действенны. Но если он полагал, что мир не начался никаким образом, то он несомненно ошибался».