Сигер неоднократно заявлял о своей вере в тварность мира: «Я верю, что всякая созданная вещь является новой», «в соответствии с верой мир нов». Однако он тут же оговаривался, что философского обоснования этого факта веры не может быть дано: «Нет никакого основания для этого, поскольку, когда некто приводит основание, он не нуждается в вере. Ведь вера не может быть ни знанием, ни мнением... в вере ничего не доказывается, но выказывается доверие к авторитету». Сигер здесь явно противопоставляет веру как знанию, так и мнению. Последний ход нетипичен для арабского и западного аверроизма, где вера отождествляется с мнением и на этом основании ставится под сомнение. Сигер же, судя по всему, связывает веру с доверием, с непосредственным восприятием истины от такого источника, в истинности которого не приходится сомневаться. Многообразие подходов Сигера к проблеме соотношения истин веры и разума затрудняет ответы на вопросы, отстаивал ли он теорию двойственной истины, был ли свободомыслящим философом, пытавшимся уклониться от прямого столкновения с теологией, или же просто искал пути, способные гарантировать непредвзятость философского исследования. Но даже если формальные основания для приписывания Сигеру теории двойственной истины отсутствуют, несомненны «промежуточное» положение его творчества в общем развитии средневековой философии и внутренняя раздвоенность Сигера, с одной стороны, стремившегося сохранить для философии её автономную истину, а с другой – пытавшегося интерпретировать веру как высшую достоверность доверия Богу. Хотя осуждение 1277 г. на время положило конец широкому обсуждению как самой идеи независимого философского знания (т.е. смягчённого варианта теории двойственной истины), так и всего комплекса вопросов, связанных с «парижским аверроизмом», обе линии решения проблемы взаимосвязи теологических и философских истин, выделенные в концепциях Боэция и Сигера (гетеродоксальная идея автономии философии и ортодоксальная идея условности истин философии и безусловности истин теологии), нашли продолжение в последующей истории схоластики. В творчестве таких титанов схоластической мысли XIII–XIV вв., как Фома Аквинский, Иоанн Дунс Скот и Уильям Оккам, вопрос о взаимоотношении философии и теологии ставится и решается на качественно новом уровне. Общим для этих мыслителей является положение о том, что философия всегда должна быть подчинена теологии, но не по методу или способу исследования, а по содержательному результату. Если итогом работы разума является нечто противоречащее откровению, значит, разум ошибается. Философские истины, обладающие методологической автономией в процессе их выведения, в качестве итоговых положений всегда должны быть совместимы с истинами теологии. Несомненно, что этими мыслителями была воспринята восходящая к «парижским аверроистам» идея разведения предметных областей философии и теологии, наиболее жёстко реализованная Иоанном Дунсом Скотом, чётко разделившим проблемы на те, которые могут иметь философское решение, и те, которые философски нерешаемы и должны решаться на основании Священного Писания и церковной традиции.