С этим постоянно приходится сталкиваться не только читательскому восприятию, но и научной интерпретации. Самый точный интерпретирующий текст сам всё же есть новая символическая форма, в свою очередь, требующая интерпретации, а не голый смысл, извлечённый за пределы интерпретируемой формы. В той мере, в которой истолкование символа принуждено само прибегать к символу, ведя в бесконечность символические связи смыслов и так и не доходя до однозначного решения, оно лишено возможности усвоить формальную чёткость так называемых точных наук. Внутри анализа текста отчётливо выделяются два уровня: описание текста и истолкование различных слоёв его символики. Описание в принципе может (и должно) стремиться к последовательной «формализации» по образцу точных наук. Напротив, истолкование символа (или символология) как раз и составляет внутри гуманитарных наук элемент гуманитарного в собственном смысле слова, т.е. вопрошание о «humanum», о человеческой сущности, не овеществляемой, но символически реализуемой в вещном; поэтому отличие символологии от точных наук носит принципиальный и содержательный характер – ей не просто недостаёт «точности», но она ставит себе иные задачи. Можно при помощи точных методов описывать метрико-ритмическую реальность стиха, но простой вопрос о смысле того или иного ритмического хода внутри символической структуры произведения немедленно нарушает границы такого описания и точных наук вообще. Однако даже если принять точность математических наук за образец научной точности, то надо будет признать символологию не «ненаучной», но инонаучной формой знания, имеющей свои внутренние законы и критерии точности. Ненаучным, более того, антинаучным является только безответственное смешение различных аспектов текста и соответствующих этим аспектам видов аналитической работы ума (когда, например, смысл символа предполагается данным на том же уровне непосредственной наличности, что и формальные элементы символа). Если точные науки можно обозначить как монологическую форму знания (интеллект созерцает вещь и высказывается о ней), то истолкование символа есть существенным образом диалогическая форма знания: смысл символа реально существует только внутри человеческого общения, внутри ситуации диалога, вне которой можно наблюдать только пустую форму символа. Изучая символ, исследователи не только разбирают и рассматривают его как объект, но одновременно позволяют его создателю апеллировать к нам, быть партнёром нашей умственной работы. Если вещь только позволяет, чтобы её рассматривали, то символ и сам «смотрит» на нас. «Диалог», в котором осуществляется постижение символа, может быть нарушен в результате ложной позиции истолкователя.