Художественный символ (от греч. – «знак», «опознавательная примета») выделяется в теории как универсальная категория эстетики, лучше всего поддающаяся раскрытию через сопоставление со смежными категориями образа, с одной стороны, и знака – с другой. Беря слово расширительно, исследователи говорят, что символ – это образ, взятый в аспекте своей знаковости, и что он есть знак, наделённый всей органичностью мифа и неисчерпаемой многозначностью образа. Слово «символ» имеет греческое происхождение. На церковнославянском оно звучит как «симво́л», с ударением на «о». Это слово возводит нас к древним временам, когда существовал следующий обычай. Люди разламывали дощечку, пластину, и каждый оставлял себе одну её половинку. Наличие этих половинок подтверждало договорные отношения. Такая пластинка и называлась «символ». Всякий символ есть образ (и всякий образ есть, хотя бы в некоторой мере, – символ); но если категория образа предполагает предметное тождество самому себе, то категория символа делает акцент на другой стороне той же сути – на выхождении образа за собственные пределы, на присутствии некоего смысла, интимно слитого с образом, но ему не тождественного. Предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре символа как два полюса, не мыслимые один без другого (ибо смысл теряет вне образа свою явленность, а образ вне смысла рассыпается на свои компоненты), но и разведённые между собой и порождающие между собой напряжение, в котором и состоит сущность символа. Переходя в символ, образ становится «прозрачным»; смысл «просвечивает» сквозь него, будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива, требующая нелёгкого «вхождения» в себя. Смысл символа нельзя дешифровать простым усилием рассудка, в него надо «вжиться». Именно в этом состоит принципиальное отличие символа от аллегории: смысл символа не существует в качестве некоей рациональной формулы, которую можно «вложить» в образ и затем извлечь из образа. Соотношение между значащим и означаемым в символе есть диалектическое соотношение тождества в нетождестве: «...Каждый образ должен быть понят как то, что он есть, и лишь благодаря этому он берётся как то, что он обозначает» (Шеллинг Ф.В., «Философия искусства», М., 1966 г.). Здесь исследователям приходится искать и специфику символа по отношению к категории знака. Если для чисто утилитарной знаковой системы полисемия есть лишь бессодержательная помеха, вредящая рациональному функционированию знака, то символ тем содержательнее, чем больше он многозначен: в конечном же счёте, содержание подлинного символа через опосредующие смысловые сцепления всякий раз соотнесено с «самым главным» – с идеей мировой целокупности, с полнотой космического и человеческого «универсума». Уже то обстоятельство, что любой символ вообще имеет «смысл», само символизирует наличность «смысла» у мира и жизни. «Образ мира, в слове явленный», – эти слова Бориса Пастернака можно отнести к символике каждого большого поэта.