Вместе с тем Григорий Богослов предупреждает, что киники, «чтившие нестяжательность и свободную жизнь» нередко стремились к совершенству неверными путями; во-первых, «у них было больше тщеславия, чем любви к добру»; во-вторых, умеренность часто проистекала у них от лени и нежелания трудиться, а не была аскетическим самоограничением. Похвально отзывался о нестяжательности киников Нил Анкирский (IV–V вв.), отмечавший, что они, «наподобие псов, жили не под кровлей и пищу принимали, когда случалось и какую только могли найти». Нил видел в этом верное осознание того, что для «умозрения нужно иметь чистое разумение, не тревожа себя какими-либо заботами о житейских делах», и призвал христиан, «первенствующих пред эллинами в догматах», не быть вторыми по сравнению с ними в жизни и освобождаться от многостяжания. Отрицательные оценки кинизма встречаются уже у раннехристианских апологетов. Так, Татиан насмешливо упрекал киников в том, что они, провозглашая возвращение к природе, вместо уподобления Богу решили уподобляться животным. Мученик Иустин Философ считал, что киники объявляют целью жизни достижение безразличия, и на этом основании утверждал: «Невозможно, чтобы киник, избравши последнею целью безразличие (между добром и злом), признавал какое-нибудь добро, кроме безразличия» (в действительности концепция безразличия разрабатывалась не столько в кинизме, сколько в кинизирующем стоицизме). Безразличие киников и их стремление вернуться к природной жизни многие христианские авторы считали причиной их безнравственного поведения. Бесстыдство киников, в качестве кульминации которого рассматривалось публичное совокупление («собачий брак»), особенно резко осуждали Феодорит Кирский и Августин Блаженный. Вместе с тем Августин Блаженный свидетельствует, что киники его времени такого уже не практиковали, вследствие чего порицание опиралось, скорее, на слухи и рассказы, чем на реальный опыт общения с киниками. Многие идеи киников доходили до христианских писателей в искажённом полемистами с кинизмом виде. Так, Антиохийский епископ Феофил (II в.), писал, что «безбожный голос Диогена учит детей приносить отцов своих в жертву и пожирать» (здесь доведена до абсурда киническая идея принципиальной допустимости каннибализма). Нередко у христианских авторов встречаются обвинения в адрес киников в том, что их поведение является неискренним и тщеславным; так, Татиан писал о хвастовстве и «надутом словоизвержении» киников; о Диогене, «похваляющемся своей самодостаточностью». Феодорит Кирский, сравнивая христианских подвижников с «Антисфеном, Диогеном и Кратетом», замечал, что христиане трудятся «не ради пустой славы», как киники, но ради подлинного блага, «совершая надлежащее так, как надлежит». Подобные упрёки во многом объясняются тем, что киники воспринимались как безбожники, не верящие в загробную жизнь и воздаяние, поэтому вся их аскетика с точки зрения христианского мировоззрения не могла иметь никакой цели, кроме самовозвеличивания: «Всегда молчать, питаться травою, прикрывать тело худыми рубищами и жить, заключившись в бочке, не ожидая за это никакого воздаяния по смерти, – хуже всякого безумия».