Скрытая во всём сила абсолютной истины расторгает ограниченность частных определений, выводит их из их косности, заставляет переходить одно в другое и возвращаться к себе в новой, более истинной и свободной форме. В этом всепроникающем и всеобразующем движении весь смысл и вся истина существующего – живая связь, внутренне соединяющая все части физического и духовного мира между собой и с абсолютным, которое вне этой связи, как что-нибудь отдельное, и не существует вовсе. Глубокая оригинальность философии Гегеля, особенность, свойственная исключительно ей одной, состоит в полном тожестве её метода с самим содержанием. Метод – это диалектический процесс саморазвивающегося понятия, и содержание есть этот же самый всеобъемлющий диалектический процесс – и больше ничего. Из всех умозрительных систем только в одном гегельянстве абсолютная истина (или идея) не есть только предмет или содержание, но сама форма философии. Содержание и форма здесь вполне совпадают, покрывают друг друга без остатка. Гегель говорит: «Абсолютная идея имеет содержанием себя самоё, как бесконечную форму, ибо она вечно полагает себя, как другое, и опять снимает различие в тожестве полагающего и полагаемого». Поскольку первым началом своей философии Гегель полагает понятие чистого бессодержательного бытия, равного ничто, то весьма легко и соблазнительно было бы представить эту систему в бессмысленном виде какого-то самосозидания всего из ничего. Но не следует забывать, что Гегель никогда не представлял начала и последовательности логического процесса в виде временного порядка. Он был больше всего далёк от мысли, что сначала существовало чистое бытие и больше ничего, потом оно оказалось равным ничто, и из этого вышло понятие Werden. По Гегелю ничего подобного быть не может. Абсолютная идея со всеми своими определениями вечно есть во вселенной и лишь последовательно в ряде моментов раскрывает своё вечное содержание конечному духу, а в нём – самому себе, становясь через это абсолютным духом. Бесспорно, отношение вечной идеи к её временному самораскрытию в человеческом духе представляет для мысли большие трудности, но, во-первых, это трудности более глубокие и сложные, нежели вышеуказанная нелепость, а, во-вторых, эти трудности свойственны вовсе не одной только системе Гегеля. Во всяком случае, отвлечённые логические категории, утверждаемые рассудком в их отдельности, но по истине не существующие отдельно, а лишь как моменты абсолютной идеи, из этой вечной идеи, через акт мыслящего духа, которому она внутренне присуща, получают своё содержание, её силой выводятся из своей ограниченности и приводятся ко всё более и более тесной и многосторонней связи друг с другом. Конечно, одна пустота под именем «бытие» не может сама себя сравнивать с другой пустотой под именем «ничто», и, во всяком случае, из такого сравнения могло бы выйти только тожество двух пустот, а никак не новое понятие «становления» (das Werden). Но умозрительная мысль, которая не может остановиться на рассудочном отвлечении чистого бытия и движется между ним и чистым ничто, различая и снова отожествляя их, тем самым определяет себя, или открывается себе как это внутреннее движение или становление, которого моменты (рассудком отвлекаемые) суть бытие и ничто. Истинное мышление или абсолютное знание есть саморазвитие живого понятия (т.е. умозрительного или идеи), а никак не понятий (рассудочных или отвлечённых). Точно также несправедливо укоряют Гегеля за то, что его диалектический процесс есть будто бы мышление без мыслящего и без мыслимого. Конечно, Гегель не признавал субъекта и объекта за две отдельные и внешние друг другу вещи – и хорошо делал. Ведь само происхождение его философии связано с умозрительной необходимостью окончательно освободиться от картезианского дуалистического противоположения между мыслящей и протяжённой субстанциями.