В сочинении «О монашестве» Игнатия, написанном в форме диалога между мирянином и монахом, мирянин с сомнением спрашивает, как же может христианин знать, способен он или не способен к принятию девства. И автор устами монаха отвечает: способен по собственному произволению, как в непорочном (райском) состоянии человек был волен, пребывать в этом состоянии или выйти из него, так и по обновлении его естества (которое «есть дар Искупителя») человеку предоставляется возможность, усвоить это обновленное естество во всём его развитии, или «только в известной степени, нужной для спасения», или же пребывать в состоянии падения. Совесть девственника, принимающего на себя этот подвиг, чувствует себя спокойной и удовлетворённой, вопрос о том, имеет ли избранный им подвиг какую-либо высшую санкцию, решается в положительном смысле: слова Христа «кто может вместить, да вместит» девство (Мф. 19:12) исключают всякие колебания и сомнения; убеждение в истинности избранного пути у девственников, внимающих словам Спасителя, настолько же твёрдо, насколько тверда у них сама вера в Бога, настолько же живо, насколько живо и стремление к спасению души. Гонения на церковь в первые века христианства не давали возможности образоваться девственному житию «в правильные и благоустроенные общества». До императора Константина I Великого существовал закон, преследовавший безбрачную жизнь. Основать общество вдали от города, в уединённом месте, девственники не могли, к тому же в христианских семьях все были подвижниками, а надзор властей не проникал в семью. Христианские семьи не общались с языческими, не участвовали в их празднествах. Положение изменилось, когда христианская вера была объявлена господствующей в империи, в которой все институты были проникнуты язычеством. Христиане при частом общении с язычниками теряли чистоту жизни первоначальной церкви. «И явление монашества есть одно из благодеяний Божественного Промысла для Церкви... Для всех христиан открылся безопасный приют для благочестивой жизни, ограждённый от искушений и соблазнов мира». В первые века христианства мужчины, торжественно перед епископом принимавшие обет девства, именовались девственниками, они становились клириками и занимали в церкви высокие места. Епископы в эту эпоху нередко состояли в браке, но могли и не быть в браке, а уклониться от него ради воздержания, что считалось заслугой, таким образом, мысль о безбрачии епископа, которую Трулльский собор возвёл в закон, с самого начала присутствовала в церкви. Киприан Карфагенский, говоря, что «не одному только мужескому полу усвояет Господь благодать целомудрия (continentiae gratiam)», особенно восхваляет девственниц, ибо «девство предназначается для Царствия Божия». В общем созвучном хоре церковном девы, согласно Киприану, занимают особое место; «это светозарнейшая часть стада Христова. Ими радуется, в них обильно красуется славное чадородие Матери-Церкви: и чем более девство увеличивается в числе своём, тем более возрастает радость Матери». Амвросий Медиоланский замечает, что девственницы (virgines) удостоились первыми видеть воскресшего Христа (ср.: Мф. 28:9–10), прежде апостолов.