Уже Филон Александрийский вынужден был оправдывать употребление перевода семидесяти двух толковников (Септуагинты) своей версией истории его возникновения, согласно которой при независимой работе каждого из них над всем объёмом текста варианты чудесным образом получились идентичными. По существу, Филон доказывал, что переводчики трудились под наитием Святого Духа, и, таким образом, перевод LXX представляет собой богодухновенный текст Писания. В более сложной перспективе эта проблема преломлялась в спорах о допустимых языках перевода, когда за некоторыми из них (еврейским, греческим, латинским, церковнославянским) утверждался статус сакральных. К подобным примерам исследователи относят канонизацию текста Вульгаты на Тридентском соборе (1545–1563 гг.), а в отечественной церковной истории – попытку принять схожее решение в отношении славянской Библии при обер-прокуроре Святейшего Синода графе Николае Александровиче Протасове (1798–1855 гг.). Но в целом богословие не даёт ответа на вопрос о богодухновенности, об участии Святого Духа как в деле сознания Священного Писания, так и его переводов. Этот взгляд оставался неизменным на протяжении всего Средневековья и не выходил за рамки основных положений святоотеческого периода. Он был пересмотрен лидерами Реформации Мартином Лютером (1483–1546 гг.) и Жаном Кальвином (1509–1564 гг.), для которых богодухновенность Библии – важнейшее идеологическое обоснование провозглашённого ими принципа вероучительной исключительности и достаточности Писания (sola Scriptura). Оба деятеля Реформации говорили о пророках как инструментах Святого Духа, о том, что Писание продиктовано Святым Духом, о богодухновенности не только смысла, но и буквы Писания. Их ближайшие последователи, протестантские схоласты XVII–XVIII вв. М. Хемниц, И. Герхард, И.А. Квенштедт, А. Калов и др., создали собственно богословские теории богодухновенности. Они получили названия механической (или инструментальной) богодухновенности, вербального (дословного) вдохновения, Божественного диктанта и др. Между собой эти теории различаются лишь в деталях, а в их основу легли тезисы, сформулированные ещё в святоотеческий период: Бог как единственный источник Откровения – автор Библии в собственном смысле; писатели священных книг, пророки и апостолы являются лишь инструментами в руках Божественного автора, записывающими Божественные глаголы под диктовку Святого Духа; авторство Бога становится гарантией безошибочности Библии; богодухновенно каждое слово Библии. Но в отличие от святоотеческого периода, где в формировании взглядов на эту проблематику преобладали апологетические цели (для чего и был задействован материал эллинистической культуры), богословское теоретизирование Нового времени в полной мере использует сложившийся инструментарий схоластического богословия. Так, решая вопрос об авторстве, механическая теория исходит из принципа двух действующих причин Аристотеля: главной действующей причины (causa efficiens principalis) и инструментальной действующей причины (causa efficiens ministerialis) как механического орудия первой. Бог (главная действующая причина) пользуется пророком (инструментальная действующая причина), как писатель – орудием письма. Пророк не вполне бездействен – для Бога важна его одарённость речью, однако об осознанном участии священных писателей в этом процессе можно говорить лишь как о сознательном и добровольном вручении себя в распоряжение действий Святого Духа. В рамки этого подхода полностью укладывается представление о Божественном диктанте. Сторонники вербальной теории, делая акцент на богодухновенности слова Библии и несколько сглаживая прямолинейность механического понимания, предполагают, что Бог создаёт условия для выбора правильных слов; все богословы этого направления так или иначе настаивают на безошибочности Библии в целом. Таким образом, с XVII в. богословское осмысление богодухновенности на Западе ищет иные пути, чем те, которые могла предложить старая схоластическая школа. Библейская критика поставила под сомнение, прежде всего, достоверность многих устоявшихся исторических положений Библии, а также традиционный взгляд на время, авторство и характер написания библейских книг.