Возглавивший Троицкую обитель Дионисий (Зобниновский) вскоре повелел «мнозем праздником» совершать «всенощныя пения», а на литиях воскресных петь богородичны-догматики «купно со аммореевыми (т.е. Павла Амморейского) стихирами» и зачитывать имена вкладчиков. Были введены также праздничные звоны, и «крылошане хождаху звонить». Всё это значительно увеличивало длительность служб и нарушало уже существовавшие в монастыре традиции, поэтому, несмотря на то что Дионисий (Зобниновский) «уставщика и головщиков не токмо любезными глаголы увещеваше», но и «пищею и питием утешая», клирошане «многа сопротивления ему творяху». Особенно противодействие шло «от уставщиков и головщика Логина» («Акты исторические», том 2). Келарь Троице-Сергиева монастыря Симон (Азарьин) в «Житии преподобного Дионисия» (1633 г.) не раз упоминает Логгина и Филарета как «безумных противников» архимандрита. Дополнивший это Житие Иоанн Наседка, который служил с 1611 г. священником при монастырской надвратной церкви, очевидец и участник событий (в отличие от Симона), посвятил взаимоотношениям этих людей раздел «О головщике Логине и о Филарете уставщике» («Акты исторические», том 2). Он писал, что Логгин отличался буйным неуживчивым характером, вступал в конфликты с клирошанами и братией, а также с архимандритом Дионисием (Зобниновским), в особенности по вопросам певческой практики. Архимандрит Дионисий, внося изменения в порядок совершения некоторых церковных служб, уделял особое внимание богослужебному пению: «...На клиросе сам певал и статьи прочитывал, глас его дивен был, вси бо слышащии его поюща или чтуща, веселяхуся сердцы и радовахуся душами, сладкому гласу его удивляшеся»; при нём «головщиков и крылошан на обеих крылосах по двадцати семи на крылосе, а иногда и больше бываху» («Акты исторические», том 2). Певческий талант Логгина, несмотря на его разногласия с настоятелем, в монастыре ценили высоко. Иоанн Наседка писал, что Логгин «имел от Бога дарование паче человеческого естества: красен бо ему глас, и светел, и гремящ вельми, яко во дни его мало обретахуся подобни ему… В пении же многое искусство имея, на един стих разных распевов пять, или шесть, или десять полагал» («Акты исторические», том 2). Дионисий (Зобниновский) называл его «преславным певцом», но осуждал за бездумное пение («знамя пению полагает, как хочет»), за неверные ударения в словах: «Ты мастер всему, а что поёшь и говоришь, того в себе не разсудиши… Поёшь и вопиешь великим гласом: Аврааму и семени его до века… Яже во чтении и молении глаголется: о семени… И ты, первой человек в церковниках, что поеши, а не разумееши». На эти резкие замечания Логгин и Филарет «едиными усты рекоша: Мы… поем, и чтем, и говорим, как повелося изстари в дому живоначальныя Троицы, так тое и держим» («Акты исторические», том 2). Исследователи полагают, что указания противников Логгина на то, что его голос был «гремящ вельми», что он «вопиет великим гласом» и т.п., и послужили причинами появления его прозвища Корова. У Логгина было много учеников. Однако и эта сторона его деятельности вызывала критические замечания. Иоанн Наседка отмечал: «Егда же ученики его сойдутся по неведению, не спевшися, тогда у всех разнь и несогласие слышашеся».