Сведения о «второй» смерти Августин, несомненно, черпал из книги «Откровение» (2:11; 20:14; 21:8). Гиппонский епископ не только предлагал своё объяснение грехопадения первых людей, выразившегося, как он замечал, в непослушании Адама и Евы, но и рассматривал другие способы понимания этой трагедии. Если первое, которое сводится к тому, «что первые люди тайком совершили свой брак и имели совокупление раньше, чем соединил их Творец», он отвергал, то относительно второго, согласно которому Адам и Ева «слишком рано поддались желанию знать добро и зло и преждевременно захотели получить то, что было отсрочено для них до более благоприятного времени», он не выносил решительного суждения. Для Августина такая версия могла иметь место лишь в том случае, «если бы мы хотели понимать древо познания добра и зла не в собственном значении, как дерево действительное с действительными плодами, а иносказательно». С особой силой риторского таланта Августин изображал состояние человеческой природы, поражённой грехом. Почему, задавался он вопросом, «запоминаем мы с трудом, а забываем без труда, приобретаем знания с трудом, а пребываем невеждами без труда, деятельны с трудом, а ленивы без труда? Не видно ли отсюда, к чему… бывает склонна порочная природа, (угнетаемая) как бы своей собственной тяжестью»? Духовное одичание первого человека привело, отмечал монах Симеон Новый Богослов (949–1022 гг.), и к одичанию животного мира, для которого Адам стал «преступником». Преступнику же животные «не хотели больше повиноваться». Они «стали презирать его» и даже «готовы были напасть на него». Согласно католической антропологии, Бог, создавший человека, в особом акте наделил его «высшими естественными дарами», которые «не являются существенными свойствами человеческой природы», и дарами «собственно сверхъестественными», которые «превосходят всё, чего может достичь какое бы то ни было создание». Последние дары представляют собой «освящающую благодать», понимаемую, однако, не в православном смысле, т.е. не как нетварную божественную силу, а лишь как тварный, хотя и сверхъестественный дар. Эта благодать называется также «благодатью первозданной святости», поскольку человек сотворен «в состоянии святости». Однако такое состояние не является показателем состояния самой человеческой природы, т.к. благодать в данном случае не соотносится с уровнем духовного совершенства, на котором первый человек находился до грехопадения, а лишь свидетельствует о том, что к природе, пребывающей в естественном состоянии (status purorum naturalium), добавлены «собственно сверхъестественные» дары «первозданной святости и праведности». Согласно учению Фомы Аквинского (около 1225 – 1274 гг.), «власть первозданной праведности» выполняла лишь функцию «сдерживания»: «Она держала вместе все способности и силы души в определённом строе и порядке», не давая им возможности проявляться автономно, направляясь к собственному соответствующему движению. Грех первых людей, выразившийся в непослушании воле Бога, повлёк за собой лишение как «высших естественных», так и «собственно сверхъестественных» даров. В результате человек остался наедине с самим собой. В православии это состояние квалифицируется не только как трагическое, но и как противоестественное, т.к. человек нарушил связь с источником жизни, лишив тем самым свою природу благодатной помощи, без которой она не может жить подлинной жизнью; она подвергается разложению (тлению) и умирает.