Для Феодорита Кирского познание Бога возможно только из Откровения, которое всегда учитывает познавательные способности как ангелов, так и людей. Он считал, что евангельское изречение «Ангелы… на небесах всегда видят лицо Отца… Небесного» (Мф. 18:10) говорит не о познании ангелами Божественной сущности, а лишь о созерцании славы Божества, причем, являемой в соответствии с ограниченными возможностями ангельской природы. Во Христе Божественная природа обнаруживает Себя через человеческую природу посредством чудес. При этом Феодорит ничего не говорит о возможности общения с Божественной природой и о самом обожении. Даже тогда, когда он рассуждает о будущем веке, о видении Господа «лицом к лицу», он говорит о человеческой природе Христа: «...Верные, как и неверные, увидят природу, которую Он взял от нас, восхваляемую всей тварью». Отмеченная особенность обнаруживает в нём крайнего последователя антиохийской школы, исключающего всякое непосредственное богообщение. Между тем, опыт богообщения выводил представителей александрийской богословской традиции на новые ступени богопознания. Так, Кирилл Александрийский (376–444 гг.), усвоив богословское наследие Афанасия Великого, обогащённое трудами великих каппадокийцев, говорит о совершенном знании Бога уже не как об интеллектуалистическом гносисе (в духе Климента и Оригена), а как об одной из сторон обожения человека. Он считал, что именно обожение является главной целью жизни человека, а богопознание сопровождает его на пути к этой цели, возрастая в процессе его обожения. Оно совершается во Христе, слава Божества Которого наполняет ум несказанным светом, упраздняющим «Божественный мрак», потому что «мрак» для Кирилла (как и для Григория Богослова) символизирует несовершенное познание. Совершенный гносис Христа достигается просвещением Духом Святым, через Которого человек становится подобным Сыну, Который, в свою очередь, является совершенным образом Отца. Согласно Кириллу Александрийскому, человек встречается с подлинным богословием (т.е. богословием Святой Троицы), открывшемся только во Христе, ибо только Христос явил миру имя Отца и привёл человека к разумению тайны Святой Троицы, что и составляет высшее знание о Боге. В аскетической традиции эпохи зарождения монашества византийский философ и монах Евагрий Понтийский (346–399 гг.), вводя в практику подвижничества интеллектуалистическую мистику Оригена, различал в христианской жизни три этапа: деятельную жизнь; гносис, или «естественную» жизнь, выражающуюся в созерцании чувственных и умопостигаемых природ; «богословие», являющееся пределом духовного совершенствования, ибо оно представляет собой созерцание Святой Троицы. Достигая бесстрастия на первом этапе, подвижник приходит в состояние любви. Однако эта любовь (как и у Оригена) носит интеллектуалистический характер. Она есть условие, при котором становится возможным гностическое восхождение на втором этапе, т.е. на этапе «естественной» жизни. Душа, освободившаяся на этом этапе от чувственных влечений, начинает познавать мир не в его искажённом грехом состоянии, а в его «естественных» основаниях, т.е. таким, каким он создан Богом. Однако и здесь множественность постигаемых существ всё ещё не даёт возможности устремляться к высшей степени совершенства – к созерцанию Святой Троицы. Созерцание начинается тогда, когда подвижник приходит в «бесстрастное состояние, которое через высшую любовь возносит на интеллектуальные вершины ум, охваченный мудростью и одухотворённый». При этом ум, по Евагрию, – это та же, что и в учении Оригена, греховная душа, через аскетическое делание вернувшаяся к созерцанию Бога. Созерцание для Евагрия – это «чистая молитва». Поэтому богословом (т.е. созерцателем Святой Троицы) для него является тот, кто «молится истинно». В созерцании подвижник познаёт не только Бога, но и самого себя, ставшего храмом Божества. В этом храме ум, осиянный светом Пресвятой Троицы, подобно небесам, становится светлым и чистым, способным воспринимать Божественный свет. Поэтому подвижник не имеет необходимости выходить за пределы ума. Для Евагрия богопознание, т.е. соединение с Богом, не является процессом, простирающимся в бесконечность (как, например, у Григория Нисского). Достигнув уровня созерцания Святой Троицы, оно приобретает некую устойчивость и постоянство, не претерпевая никаких изменений, ибо свет троичного сияния незыблем и сам себе тождествен.