Одна из центральных тем современного русского богословия – экклезиология. Этому способствуют много факторов: «переоткрытие» церкви в её мистическо-сакраментальной сущности русской религиозной мыслью в XIX в., в особенности, А.С Хомяковым; исчезновение православной империи, чья самоидентификация с церковью мешала богословам обрести более глубокое понимание природы церкви; новое и беспрецедентное явление православной диаспоры, дающей «экзистенциальное» измерение таким проблемам, как единство, юрисдикция, национализм; и, наконец, экуменическое столкновение с неправославным Западом с его новым акцентом на экклезиологической теме. Общим направлением этой обновлённой экклезиологической работы была попытка выйти за формальные и часто слишком юридические (или «институциональные») определения церкви и восстановить глубокие сакраментальные источники её жизни и структур. Наиболее радикальным, последовательным и поэтому дискуссионным образцом такой экклезиологии, которую он называл «евхаристической», был профессор канонического права и истории церкви в Свято-Сергиевском институте Николай Афанасьев (ум. в 1966 г.). В ряде эссе и статей он развивал идею относительно церкви, чья «форма» должна быть найдена в её эсхатологическом выявлении в Евхаристическом собрании. Существенный вклад был сделан Георгием Флоровским, особенно в вопросах об апостольской преемственности и непрерывности и (в более формальных вопросах и каноническом праве) Александром Боголеповым. В православном богословии учение отцов церкви всегда воспринималось как главное воплощение Предания и поэтому как живой критерий для богословской работы. Однако в действительности патристическое наследие было в течение долгого времени если не полностью игнорируемо, то сокращено до минимума и (что более важно) использовалось в пределах структуры богословских категорий и определений, едва адекватных духу отцов церкви непосредственно. Настоящая «революция» (а не просто возрождение) началась около 1840 г., и её значение было хорошо сформулировано в богословском докладе Священному синоду Н. Казанцевым: «Русские богословы станут независимы от латинских, немецких, французских и английских богословов в тот день, когда они смогут читать Отцов по-русски». Первые кафедры патрологии были созданы в 1841 г., и с тех пор устойчивый поток переводов патристических текстов и монографий по патристическому богословию сделали Россию одним из лидеров в изучении патристики. Эта традиция выжила и после 1920 г.: два тома Георгия Флоровского о восточных и византийских отцах были провозглашены шедеврами исторического и богословского анализа «патристической мысли». Восстановлением другого важного основания было реальное переоткрытие паламитского богословия – византийского движения XIV в., главным богословским апологетом которого был Григорий Палама (ум. в 1359 г.). Хотя учение  Паламы было «канонизировано» церковью почти немедленно после его смерти, «ориентированное на Запад» православное богословие Турецкого периода едва упоминало его имя. Благодаря Василию Кривошеину и К. Керну, появилось не только первоклассное описание паламизма, но и повторное включение его в православное богословское творчество. Исследование Василия Кривошеина о Симеоне Новом Богослове составляет крупное достижение в знании русскими богословами великой византийской мистики. Имперский (или синодальный) период в истории Русской церкви (XVIII–IX вв.) был отмечен глубоким возрождением монашества, которое оказало влияние далеко за пределами монастырей, было источником возобновлённого интереса к православной духовной традиции среди русской интеллигенции. Академическая и детальная история русского монашества и его возобновления в XVIII–XIX вв. дана в работах Игоря Смолича и Сергия Четверикова.