Оливье Клеман призывает христиан к евангелизации политики и культуры по заповедям кенотической любви и смирения. При христианском подходе на первое место помещается «власть веры», «смиренное царствование литургического человека», «красота общения». «Евангелизация состоит в том, чтобы утверждать превосходство личности или общения личностей над любым правилом, всеобщим, а стало быть, безличностным». Христиане должны выступать за религиозную толерантность и открытость, прямо следующие, по мнению Оливье Клеману, из учения Иисуса Христа. «...Церковь будет услышана, только если она даст пример свободы сама в себе, в своей внутренней структуре и своём бытии». Представления Оливье Клемана о церкви находятся в рамках евхаристической экклезиологии, «экклезиологии причастия» и общения. В её основе лежит евхаристический «опыт сопричастности таинственному триединому бытию Сына, Духа и Отца, Который является источником и основанием троичного общения». В истории спасения этот опыт дарован человеку в высшей степени в Воплощении как кульминации Божественного Откровения. «Церковь есть таинство, «тайна» Воскресения», в центре которой находится евхаристия, преобразующая церковь в Тело Христово. Благодаря евхаристии и апостольскому преемству своего епископа каждая местная церковь являет единую, святую и апостольскую церковь. «Каждый епископ одновременно является предстоятелем местной церкви и выразителем соборного единства церкви Вселенской». Оливье Клеман обращал внимание на важную роль в жизни церкви мирян как носителей Духа, полученного в крещении и миропомазании, участвующих в служении общины, в призывании Божественного действия и свидетельстве истины; высказывался в пользу выборности епископата клиром и народом. Обращаясь к проблеме экуменических отношений и христианского единства, Оливье Клеман касается, в первую очередь, существенных различий в учении о церкви. Одной из главных причин разногласий является, по его мнению, одностороннее, исключительное подчёркивание основополагающего значения либо первоверховного служения апостола Петра, как в католицизме, либо харизматического служения апостола Павла и пророческого служения апостола Иоанна, как в православии и отчасти в протестантизме. Только равновесие между этими служениями и их достигаемое в «творческом напряжении» взаимодополнение соответствует жизни неразделённой церкви, способствует истинному соотношению между первенством и соборностью. При этом нельзя, как считает Оливье Клеман, ограничиваться минималистским толкованием первенства, возникшим в качестве полемической антиримской реакции православных и протестантов на развившийся в Средневековье и Новое время юрисдикционный папизм, поскольку «в эпоху Вселенских Соборов Восток признавал реальное первенство Рима и вытекавшее из этого Петрово преемство. Речь шла о большем, чем просто «первенство чести», чем признание римского епископа первым среди равных». Ответ на вопрос, в чём заключалось первенство, лежит, скорее, в области церковной практики того времени, чем в богословской теории. В этой связи Оливье Клеман резко критикует экклезиологию первого Ватиканского собора, построенную на догмате о папской непогрешимости и универсальной власти, и высоко оценивает достижения второго Ватиканского собора, развитые в деятельности Римских пап и в католическом богословии последующих десятилетий, восстановившего коллегиальную ответственность папы и епископов за жизнь церкви и вернувшегося «к духовному пониманию первенства» как попечения о церковном единстве и общении, проистекающего из епископской харизмы предстоятеля Римской церкви.