В сочинении «О современных явлениях в области философии» он отмечал: «Гегелизм пройдёт, как всякое заблуждение…, но феноменология Гегеля останется бессмертным памятником неумолимо строгой и последовательной диалектики… Изумительно только то, что до сих пор никто не заметил, что бессмертное творение есть решительный приговор над самим рационализмом…» Особого влияния на формирование воззрений А.С. Хомякова философия Гегеля не оказала, хотя, по мнению Владимира Сергеевича Соловьёва (1853–1900 гг.), он «решал вероисповедный вопрос по тройственной гегелевской формуле: католичество – момент рассудочного единства (тезис), протестантство – момент отрицательной свободы (антитезис), православие – единство в свободе и свобода в единстве (синтезис)». В распространении философии Гегеля в России важную роль на разных этапах их существования сыграли журналы «Телескоп», «Москвитянин», «Московский наблюдатель», «Современник», но в особенности образовавшийся в 1840 гг. в Москве философский кружок Николая  Владимировича Станкевича (1813–1840 гг.), в состав которого входили Михаил Александрович Бакунин (1814–1876 гг.), Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848 гг.), Михаил Никифорович Катков (1818–1887 гг.) и др. Увлечение философией Гегеля оставило след в литературной деятельности каждого из членов этого кружка: Станкевич переводил статью «Опыт о философии Гегеля» Вильма, Бакунин – «Гимназические речи» Гегеля и написал к ним «Предисловие», в котором истолковал знаменитое «что действительно, то разумно» как необходимость «примирения с действительностью», в частности «с нашею прекрасною Русскою действительностью». По мнению философа и переводчика Густава Густавовича Шпета (1879–1937 гг.), Бакунин и Катков философски верно истолковали «учение Гегеля о действительности как объективировании духа» («К вопросу о гегельянстве Белинского»), а основные идеи «Предисловия» определили гегельянство Белинского на этом этапе его эволюции. В дальнейшем он разочаровался в Гегеле и в просвещении как в кратчайшем пути к установлению социальной справедливости. В другом кружке, Александра Ивановича Герцена (1812–1870 гг.) и Николая Платоновича Огарёва (1813–1877 гг.), споры вокруг философии Гегеля очень скоро приобрели политическую окраску. Герцен обсуждал основные идеи феноменологии и философии природы Гегеля, сопровождая их собственными критическими замечаниями. Его отрицательному направлению импонировала диалектика Гегеля; он называл её «алгеброй революции» и видел в ней не только средство развенчания иллюзий, но и разрушительную нигилистическую силу. Герцен писал: «Диалектика Гегеля – страшный таран, она, несмотря на прусско-протестантскую кокарду, улетучивала всё существующее, всё мешающее разуму». Огарёв в ранний период философского творчества тоже испытал влияние Гегеля; разрабатывая план своей будущей философии, он опирался на его учение об абсолюте. В 1830–1840 гг. философия Гегеля стала проникать в учебные курсы духовных и светских учебных заведений. Архимандрит Гавриил (Воскресенский) в четвёртой части своего труда «История философии» уделил философии Гегеля главу. Декабрист Михаил Александрович Фонвизин (1788–1854 гг.) в «Обозрении истории философских систем» (опубликовано в 1969 г.), излагая философию Гегеля, задавал главный вопрос: «Кто же он – этот Weltgeist? (т.е. мировой дух). Существо ли, имеющее личность, или только мировая идея, которая развивается в истории? Это не Бог уже потому, что постепенное совершенствование – достижение конкретности мировым духом – противно понятию о Боге, Существе безначальном, бесконечном и всесовершенном».