Насколько высоко Н.В. Гоголь ценил духовное руководство протоиерея, свидетельствует его отзыв о М.А. Константиновском в письме графу А.П. Толстому от 13 апреля 1848 г. из Константинополя: «По-моему, это умнейший человек из всех, каких я доселе знал, и если я спасусь, так это, верно, вследствие его наставлений...». Н.В. Гоголь постоянно просил М.А. Константиновского молиться о нём: «Может быть, вам душа моя известна больше, чем мне самому». По словам Т.И. Филиппова, М.А. Константиновский не раз сообщал ему с некоторым даже удивлением о том впечатлении, которое его проповеди и рассказы производили на Н.В. Гоголя, «слушавшего их, по библейскому выражению, отверстныма устнама и не знавшего в этом никакой сытости». Михаил Петрович Погодин, в доме которого в Москве неоднократно останавливался Н.В. Гоголь, вспоминал, что М.А. Константиновский «говорил о Промысле (Божьем), как бы о близком человеке, которого он видит, слышит, ощущает ежеминутно его присутствие. Во всяком слове его звучало это убеждение». Александра Осиповна Смирнова писала, что «кротость и смирение его были ни с чем не сравнимы… С Гоголем они молились всегда на коленях и часто прибегали к исповеди и причастию». Но М.А. Константиновского упрекали в непонимании Н.В. Гоголя как писателя; говорили, что он запрещал ему писать светские произведения. Священник отвечал, что «художественный талант есть дар Божий. Запрещения на дар Божий положить нельзя; несмотря на все запрещения, он проявится». М.А. Константиновский был последним, кому Н.В. Гоголь показал главы второго тома «Мёртвых душ». Исследователи полагают, что это произошло во время их встречи в Москве незадолго до сожжения рукописей. М.А. Константиновскому нередко ставят в вину, что именно он «подтолкнул» писателя к этому. Протоиерей отрицал, что по его совету Н.В. Гоголь сжёг второй том, хотя и говорил, что несколько набросков не одобрил и даже просил уничтожить. Протоиерей Василий Васильевич Зеньковский утверждал, что М.А. Константиновский «не подходил для духовного руководства таким человеком, каким был Гоголь». Ему казалось, что в те годы «были священники с широким пониманием вопроса об отношении Церкви и культуры». В качестве примера он приводил архимандрита Феодора (Бухарева), но тот, как известно, оставил священный сан и монашество. В то же время от Феодора (Бухарева) можно было услышать в откровенных беседах «самые почтительные, почти благоговейные отзывы об о. Матфее». Незадолго до кончины М.А. Константиновского с ним встречался Александр Николаевич Островский, о чём свидетельствуют его дневниковые записи во время путешествия по Волге в 1856 г. М.А. Константиновский был награждён набедренником (1826 г.), скуфьей (1839 г.), бархатной фиолетовой камилавкой (1842 г.), наперсным крестом (1847 г.), орденом св. Анны третьей степени (1855 г.). Был сотрудником Тверского епархиального попечительства о вдовах и сиротах духовного звания, с 1845 г. – катехизатором, с 1849 г. – благочинным, цензором проповедей и «увещателем по секретным делам». Кончина М.А. Константиновского сопровождалась различными чудесными явлениями. О некоторых из них говорится в его жизнеописании, составленном Николаем Грешищевым на основе собственных о нём воспоминаний. Могила, долгое время считавшаяся утерянной, в 2000 г. восстановлена.