Порфирий, как и Плотин, называл ипостасью всякое сущее, поскольку оно является произведением и реализацией более высокой природы. Порождение бестелесными причинами своих следствий он прямо описывал как «гипостазирование». Следствием Единого является всё без исключения сущее, поэтому Порфирий делил ипостаси на «цельные и совершенные», к которым относятся Ум, Душа и тело космоса, поскольку они воспроизводят собой всю реальность, и на «несовершенные», представляющие собой отдельные идеи, умы, души. Что касается ипостаси тел, то в их основе лежит не более высокая природа, как у бестелесных сущностей, но материя и пространство. Так, ипостась «телесного призрака», нисходящего в аид после окончания земной жизни, служит «безвидная и тёмная природа подземного места». У Порфирия, как и у его предшественников, ипостась часто выступает синонимом понятий «сущность» и «природа». Поясняя во «Введении к “Категориям” Аристотеля», что такое видовой отличительный признак, Порфирий приводил в качестве примера разумность и смертность, говоря, что они «составляют ипостась человека»; при этом он подразумевал, что эти два признака образуют особый вид или особую природу – живых существ. В другом своём сочинении Порфирий говорил о сфере истинного бытия (Уме) одновременно и как о сущности, и как об ипостаси. Тем не менее, отделяя ипостаси совершенные от ипостасей несовершенных и частных, Порфирий положил начало различению понятий «ипостась» и «сущность». Множество единичных душ или умов, представляющих собой различные ипостаси, оказываются у него объединены общей сущностью или природой, в той мере, в какой являются соответственно душами или умами. Хотя сама их общая сущность тоже обладает независимым существованием и выступает как ипостась, появляется возможность интерпретировать её как сказуемое единичного, как род и вид по аналогии со «второй сущностью» Аристотеля. В I–III вв. термин «ипостась» не играл заметной роли в христианском богословии, употреблялся довольно редко и использовался раннехристианскими авторами в значениях, известных по античной литературе. В Новом Завете слово «ипостась» употребляется пять раз, исключительно в посланиях апостола Павла. Во Втором послании к Коринфянам это слово используется во вспомогательном смысле: «...Чтобы, когда придут со мною Македоняне и найдут вас неготовыми, не остались в стыде мы, – не говорю «вы», – похвалившись с такою уверенностью» (2 Кор. 9:4); «Что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу» (2 Кор. 11:17). Трижды слово «ипостась» употреблено в Послании к Eвреям. В одном случае оно используется без особой семантической нагрузки: «Ибо мы сделались причастниками Христу, если только начатую жизнь твёрдо сохраним до конца» (Евр. 3:14). В другом месте Послания слово применяется для определения понятия веры: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). Это же слово употребляется для характеристики отношений Отца и Сына: «Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его» (Евр. 1:3). Это – единственное место синодального текста Священного Писания, в котором слово «ипостась» оставлено без перевода; ему посвящено большое количество святоотеческих толкований, развивавшихся в контексте учения о Святой Троице.