Иными словами, на первом этапе Бог рассматривает человека как орудие, затем поднимает его до соучастия и, наконец, делает его свободным агентом Своей воли. Соответственно этим отношениям убывает или увеличивается ясность познания Бога и мира. Полнота единства человека и Бога представлена до грехопадения человека, после которого и мысль, и воля человека имеют дело с множественностью чувственного мира, или материи; пространство и время – следствие грехопадения человека. Грехопадение привело к ослаблению и силы духа, и силы воли. Человеческий разум не сделался от этого ясновидящим в сфере низшего порядка (природы), а напротив, потерял понимание и этой области. Но для человека все же существует возможность уяснить зло, уклониться от него и даже отвергнуть его в тот период, когда он живет на земле. Сила знания, состоящая в способности постижения или объединения многого в едином, вполне соразмерна с единящей и формирующей силой духа как воли. Но так как при отпадении от единства с Богом у человека иссякла единящая сила духа, то вместе с этим ослабела и единящая сила мысли. Поэтому совершенно ложным представляется путь, на который вступила новая философия в лице Ф. Бэкона и Р. Декарта. Ни внешний многообразный опыт, ни наше мыслящее «я» не могут служить базисом для раскрытия истины о Боге и мире. На ложной точке зрения стоит и философия И. Канта, признавшая человеческий разум законодателем и даже творцом познаваемого бытия, тогда как на самом деле человеческая мысль ничего не может создать и лишь постигает и воспроизводит действительность (nachdenkt). Кроме ошибочности основной точки зрения, Баадер видит источник многочисленных заблуждений в кантовском противоположении формы и материи познания. На самом деле форма есть не что иное, как синтез единого со многим. И хотя это многое и может противопоставляться объединяющему принципу как материал, однако такое противопоставление не совпадает с противопоставлением формы и материи. Материя в гносеологическом смысле, т.е. как множественность, объединенная в единстве содержания или понятия, может быть столь же нереальной, как и форма (например, материя отвлеченного числа или воображаемой геометрической фигуры). Форма вообще есть посредствующее между формирующим принципом (единое) и тем, что формируется (многое, материя): в ней осуществляется творческий акт единящего принципа. Так как понимание или называние (каждое имя в идеале предполагается заключающим в себе генетическое определение вещи) есть лишь идейное воспроизведение этого творчества, то форма и в процессе мысли играет ту же роль и столь же слита с содержанием мыслимой вещи, как и в действительности. Лишь поэтому и возможно понимать вещи, что формы мысли суть то же, что формы вещей. Иначе говоря, логика есть не только форма мысли, но и живая форма действительности. В этом пункте Баадер относится с особым признанием к Гегелю и порицает его лишь за то, что он в самой форме видел творческий принцип, тогда как форма есть лишь способ, каким единое охватывает многое. Форма и материя представляют не какие-то готовые и изначальные сущности, приходящие в соприкосновение как жидкость и объемлющий ее сосуд, а лишь нечто производное, вторичное, существующее только в актах творящего и познающего духа. Вообще схоластика, по мнению Баадера, находилась на более правильном пути, чем современная философия, хотя она и имела лишь немногих достойных представителей, какими он считал, главным образом, Фому Аквинского и Парацельса. Наиболее богатыми источниками религиозного и философского знания служат для Баадера Майстер Экхарт, Клод де Сен-Мартен и одиноко стоящий Якоб Бёме, у которых сохранившиеся, главным образом, путем «традиции», остатки полного знания были восполнены углубленностью их личного религиозного сознания. Источник кризиса европейской культуры Баадер усматривал в индивидуализме, но выступал как критик и классического рационализма, и трансцендентализма Канта с его идеей о законодательной роли разума и с разделением формы и содержания знания.