Работавшие над переводом 70 толковников всюду сглаживали следы антропоморфизма в Библии и превращали Яхве (Иегову) в «сущее», из которого Филон сделал иное понятие «сущее», близкое к эллинистической философии (игра слов в греческом языке). Израиль никогда не забывал своего Иегову (Яхве), всюду видны черты трансцедентального деизма, старавшегося отрешиться от представления личности в Божестве. Казалось, что между Богом и человеком не может быть соприкосновения. И даже более: расстояние между Богом и миром так разрослось, что иудейство позднейшего периода отчуждает отчасти у Бога промыслительную власть, вручая ее ангелам, архангелам, космократорам. У Филона творческой властью является посредствующий Логос.

То же происходит и в греческой философии. Стоицизм и неоплатонизм творческую власть отдают Логосу. Но здесь движение было глубже, чем в иудействе. Бог иудеев остался бытием религиозной мысли; о греческом «сущем» можно было только думать, но ему нельзя было молиться. Это было бытие чисто философское. Для религиозных переживаний годились только боги Олимпа и Капитолия. Отсюда любопытное явление: философия, обрабатывая концепцию Единого, в то же время не отворачивается от политеизма, а тянет его за собой. Убив религию, философия пытается опереться на тех самых богов, которых она разгромила. Соперником ее являются восточные мистерии, пытавшиеся удовлетворить потребность личного общения с личным Богом. «Древний мир, – писал Гуоткин, – метался между философией и суеверием. Философия не могла раскрыть небо, мистерии не были способны низвести его на землю. Ни спекуляция, ни интуиция – только историческое воплощение могло соединить небо и землю, только воплотившееся Слово могло озарить одинаково Восток и Запад».

Историческое христианство опиралось на философию; его лучшие умы старались проследить учение Христа в блестящем прошлом Греции. Но языческая мысль могла идти навстречу христианской только до известного предела: она могла признавать Христа Богом, равным обитателям Олимпа в смысле богов политеизма, но не могла назвать Его «единосущным Сущему». Это и заявило в решительной форме арианство. В арианском движении язычество, оттесненное с главной государственной позиции, отошло на позиции второстепенные, хорошо прикрытые, и оттуда повело атаку. Но древняя цивилизация не могла уступить место без боя. В ее власти были лучшие умы; она еще управляла всеми навыками, и эти навыки оказались враждебными христианству.

Слово «варвар» не синоним слова «дикарь», варварами назывались народы, не принадлежащие к греко-римской культуре и языковой среде. Варвары находились на службе у Римской империи, пользовались благами созданной цивилизации, имели с ней торгово-экономические связи, были хорошо знакомы с философией и религией сопредельных территорий. Есть основание искать причины переселения восточных народов в Западную Европу и в Северную Африку именно в арианстве: арианство было тем идеологическим оружием, которое позволяло бороться с окрепшим православным клиром, прежде всего, с римскими епископами. Арианство было ближе к религиозным верованиям «варваров», и они отстаивали его силой оружия. Варвары не все разрушали на своем пути, а только то, что имело отношение к римской курии. Однако христианская историография зачастую замалчивала эти исторические процессы.