По другую сторону от центра на первом плане православная традиция ставит авторов послания Варнавы и послания к Диогнету, в которых признаётся, что Ветхий Завет дан Богом истинным, но всё его еврейское понимание и исполнение есть заблуждение. Бог не только теперь не хочет, но и всегда не хотел обрезания по плоти, жертв животными и плодами земными и т.д. Под запрещёнными для употребления в пищу животными Бог разумел, согласно их трактовке, различные грехи, под жертвами – «дух сокрушен» и т.д. Жертвы еврейские, как и языческие, показывают грубость понятия о Божестве, будто бы нуждающемся в человеческих приношениях. На втором плане оказались еретики-маркиониты, которые учили, что не только иудейское понимание Ветхого Завета неугодно Богу истинному, но и сам бог, давший этот завет, – иной, низший бог, не тот, что открылся в Новом Завете. Из канона для маркионита отпадает не только Ветхий Завет, но и большая часть Нового: кодексом истинного Откровения признаётся только искажённое Евангелие ученика Павла (Луки) и десять посланий апостола Павла (исключены послания к Тимофею, Титу и Евреям). По отношению к языческим, естественным религиям христианство унаследовало иудейский взгляд: Бог истинный есть лишь Один, Творец мира, поэтому всякая религия, исповедующая бога не-творца, есть религия ложная, и это дело демонов – или в том смысле, что демоны сами, являясь людям и вселяясь в идолов, обманом довели людей до служения себе как богам; или в том смысле, что они внушили падшему человечеству ложное представление о божестве и довели его до почитания тварей вместо Творца, или даже созданий демонами направляемого воображения. Но, объявляя все религии, кроме ветхозаветной, завоеваниями демонов в падшем человечестве, христианство столкнулось с вопросом: откуда же взялись в этих религиях представления и учения, сходные с богооткровенными (понятие о Едином Высшем демиурге, о явлении богов на земле в виде людей, о конце мира через всемирный пожар)? И ответ был таков: эти учения у греков суть или заимствования у евреев, или глухая память о первоначальном откровении, общем всему человечеству. Иначе говоря, частицы истины есть в языческих религиях, но лишь постольку, поскольку эти религии соприкасаются с христианским Откровением (в этом отношении полной противоположностью христианству является языческий неоплатонизм, признавший откровение источником истинной философии, но исключавший из области его как раз откровение христианское: в оракулах или в мифах всевозможных религий, кроме христианского). Отсюда выходило, в языческих религиях нечего искать каких-либо откровений в дополнение к Библии и Евангелию. Для христианина важно не столько содержание этих истинных положений в язычестве, сколько сам факт их существования, дающий некоторый ответ на недоумение: неужели милосердный Бог оставил всё дохристианское человечество в беспросветном мраке? По отношению к личному религиозному творчеству вопрос для христианства ставился так: возможны ли в послеапостольское время пророки, приносящие новые откровения, а если возможны, то как их отличить от лжепророков? Церковь отвечала: апостольский век был исключительным веком Откровения, в который сообщено было всё, что нужно знать для спасения. Всё, написанное после них, неизмеримо ниже; пророки-догматисты в будущем невозможны. Словом, разделываясь с языческим религиями, церковь ограничила Ветхим и Новым Заветами область писанного Откровения для прошлого. Разделываясь с личным религиозным творчеством, стоявшим перед ней главным образом в виде гностицизма, она ограничила теми же двумя Заветами область писанного Откровения и для будущего. Но гностицизм редко выступал открыто. Черпая элементы для своих построений из всевозможных философий и мифологий (помимо собственной фантазии), он стремился выдать их в свет под флагом тайного апостольского предания. Поэтому и полемика с гностицизмом сводилась к указанию на то, что апостольское происхождение гностических учений не доказано и недоказуемо, а противоречие или новаторство их по отношению к подлинно апостольским памятникам очевидно – и в этом их лучший суд, избавляющий церковь от необходимости пускаться в их философский анализ и критику. Отвергнув апостольское происхождение гностических учений, церковь указывала, далее, их истинные источники в несогласных с Откровением мифах и философии и тем довершила свою критику.