Глубокая перемена в общественном настроении наступила после окончания гражданских войн и прихода к власти Октавиана Августа, когда внешние атрибуты республики ещё сохранялись, но уже никого не обманывали. Представление о кризисе и возрождении сменилось представлением о кризисе и депрессии, которое нашло выражение в исторической концепции пяти возрастов государства, впервые применённой к Риму – младенчество и детство при царях, зрелость – в годы ранней республики и Пунических войн, старость – в век гражданских войн, дряхлость – после установления принципата. Принятие мира вновь сменяется неприятием, и теперь уже навсегда. Оптимизм остаётся достоянием официозной литературы, не давшей на протяжении I в. до н.э. ни одного сколько-нибудь талантливого представителя. Римское государство теперь – уже не разросшаяся городская община, эксплуатирующая завоёванные земли, а обширная держава. Управление империей требовало централизованной сильной императорской власти, но такая политика сталкивалась с сопротивлением сенатской аристократии, мечтавшей о восстановлении прежнего господства сената и идеализировавшей прежний республиканский строй. Атмосфера всеобщего разочарования, сознание безнадёжности борьбы и тщетности надежд окрашивает всю идеологическую обстановку I в. н.э. Отчаявшись в действительности, различные слои общества всё больше обращаются к поиску неземного утешения. Разум отступает перед верой. В низах общества это выливается в распространение мистических восточных религий и мессианских верований, среди которых постепенно выделяется и крепнет зарождающееся христианство. Но заимствование восточных культов, проникнутых мистицизмом, идеями потустороннего воздаяния и пр., резко отличавшихся от римской религии по своему облику и содержанию и выросших на иной социально-политической почве, встречали довольно подозрительное к себе отношение со стороны римского правительства и аристократии. Они не могли, подобно греческой религии, органически войти в официальный римский, культ, хотя ещё в 204 г. до н.э. в Рим был официально доставлен священный камень фригийской Великой матери (из Пессинунта) и учреждён культ этой богини. Но это был исключительный случай. Староримский чопорный патрициат крепко держался за своих древних богов и свысока или подозрительно смотрел на разные религиозные новшества, которые шли от «варваров». Тем не менее, народные массы, городской неимущий люд, рабы, напротив, охотно почитали египетскую Исиду, Анубиса, Сераписа, разных сирийских и малоазиатских богов. Для многих попавших в рабство они были их народными богами, и в них они видели «спасителей» (а римские официальные боги им ничего не давали). Культы восточных божеств нередко носили оргиастический характер, однако это порицалось и даже запрещалось римскими властями. К 186 г. до н.э. относится декрет сената против вакханалий, при праздновании которых почитатели фракийско-фригийского бога вина предавались разным излишествам и постыдным действиям. Сенат привлёк к суду до семи тысяч участников этих религиозных оргий, и больше половины виновных поплатилось жизнью. Однако, несмотря на эти суровые запретительные меры, восточные культы продолжали неуклонно просачиваться в Рим. В этом косвенно проявлялось превращение римской общины в центр великой средиземноморской многонациональной империи. Особенно ярко стало это сказываться, разумеется, в позднее время, в эпоху разложения античного Рима (III–IV вв. н.э.), когда культы Митры, Исиды, Аттиса, Христа получили массовое распространение по всей империи. В верхах общества это проявляется в усилении религиозного элемента господствующих философских систем: эклектического стоицизма и всё более популярного неопифагорейства. Стоицизм вытесняет и сменяет философию предыдущего столетия – антиохийский и цицероновский эклектизм. Причина этой перемены исследователям понятна: эклектизм I в. до н.э. был философией политической активности, естественной в пору гражданских войн; стоицизм I в. н.э. был философией политической пассивности, закономерной в пору утвердившейся монархии. И как эклектизм I в. до н.э. вбирал элементы всех учений, соответствующие духу своего времени, так и стоицизм I в. н.э. роднится со всеми учениями, проповедующими уход от мира, – с эпикурейством (верным завету Эпикура «Живи незаметно») и с кинизмом.