В одной из телепередач прозвучал интересный вопрос: почему в христианской церкви символ распятия Христа почитается больше, чем другие, более жизнерадостные символы?

Вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд. Первое. Распятие Христа – центральный символ, поэтому почитается больше других. Он не только напоминает христианам о жертве, принесенной добровольно Спасителем, но и призывает христиан идти тем же путем. Это – путь спасения каждой души, путь спасения через страдание. Это не призыв к добровольному страданию, а путь преодоления природных слабостей, мешающих спасению души. К ним можно причислить страх, чревоугодие, инстинкты сохранения и продления жизни и т.д. Эти природные слабости заставляют людей лгать, пресмыкаться перед сильными, жить за счет слабых, стремиться сохранить жизнь любой ценой. Преодоление в себе этих природных инстинктов и есть путь духовного развития. Не случайно распятие подразумевает вторую часть символа – воскресение. А это уже символ вполне жизнерадостный. Если обратить внимание на церковную службу (литургию), нетрудно заметить, что она имеет две части: покаяние и воздаяние за покаяние. Поскольку бороться со своими слабостями нелегко, то верующий черпает дополнительные силы через причастие. Это не только напоминание о жертве Спасителя, но приобретение таинственным образом дарованных свыше сил. Если убрать представление о таинстве (неестественности, внеприродности) приобретения этих сил, то христианство становится больше философией, которая составляет ее глубинную основу, чем религией. Второе. Необходимо подчеркнуть, что с этой проблемой, т.е. проблемой превращения христианства из религии в философию христиане столкнулись еще на раннем этапе. Христианскую религию трудно назвать случайным социальным феноменом. Она была подготовлена длительным историческим периодом развития античной философии и является, по сути, ее синтезом с восточными мистическими культами. Иначе говоря, христианство – это античная мудрость в «упаковке» мистики. От самого своего истока оно постоянно доказывало не свое сходство с философией и восточной мистикой, а свое отличие от них. То, что принято называть христианским учением, не было новым ни для кого из тех, кто жил во времена Иисуса. Более того, это учение первоначально учением не было, оно стало таковым, когда христианство приняли люди образованные. Не удовлетворяясь достаточно примитивными представлениями первых христиан, они стали вносить в него достижения античной философии. Но если представления ранних христиан были примитивными, то почему христианство привлекало людей образованных? Ответ кроется как раз в самом символе распятия. Достижения умозрительной философии, несмотря на их утешительные для человека концепции спасения души через правильные поступки, т.е. этические учения, такого спасения дать не могут. Хотя бы потому, что они вызывают в душе совсем другие чувства, несмотря на то, что этические учения античной философии были очень тщательно разработаны. В них утверждалось, что надо только следовать советам мудрецов, и все будет хорошо. А помогать будет в этом стоящее над миром божество (или божества). Но где гарантии того, что всесильный, состоящий из одних абстракций Абсолют, сможет угадать, чего нам не хватает для спасения, и как Он сможет разделить с людьми чувства немощи и бессилия перед неумолимой судьбой? Мы способны любить только человека, причем человека страдающего, и сострадать мы можем не абстрактному Абсолюту, а человеку, такому же, как мы сами. Всесильный, но далекий от наших переживаний Бог не может вызвать нашу любовь. Мы можем его бояться, ему поклоняться, им восхищаться, но не можем его любить, потому что Он для нас – чужой. И наши чувства может с нами разделить только тот, кто любит нас, кто так же немощен и нуждается в любви. Поэтому Христос призывал разделить с Ним его чувства. Не случайно Он спрашивал: «Петр, любишь ли ты меня?». Он спрашивал именно «любишь?», а не «понимаешь?» Представление о судьбе существует с глубокой древности, и необходимость покориться судьбе людям давно была известна. Однако христианство иначе ставит вопрос: покорность во имя чего? И дает ответ: во имя бессмертной души, предельно четко формулируя постулат – «Кто попытается спасти свою душу, тот погубит ее». А спасение души возможно через любовь, через преодоление в себе тех животных инстинктов, которые заложены в нас природой. Поэтому и спасение возможно через преодоление в себе этих инстинктов. Добровольным распятием на кресте Спаситель хотел доказать, что в деле спасения надо идти до конца. Но чтобы идти до конца, надо иметь в душе этот идеал спасения и необходимые для этого силы. Третье. Возникает вопрос: надо ли было Богу доказать свою божественность и свою любовь к людям именно таким образом? Такой вопрос ставился христианами много раз, и решался он по-разному. Вся история христианства – это рассказ о различных толкованиях этого центрального события (вымышленного или реального, неважно) в истории нашей цивилизации. Некоторые христиане не хотели видеть в Иисусе Христе человека, потому что нельзя и бесполезно поклоняться «твари», которая не может дать таинственные силы для спасения, не поможет обожиться, чтобы тем самым спастись. Они хотели (и сегодня хотят) видеть в Иисусе только божество. Таких христиан когда-то называли арианами, такие христиане сегодня входят в так называемые дохалкидонские церкви. В частности, к ним относятся представители Армянской апостольской церкви. Другие христиане не хотели видеть в Иисусе Христе Бога, потому что Бог не может быть рожден, а Иисус, как известно, был зачат и рожден, причем неестественным путем (от Духа Святого) и рожден девственницей Марией. Поэтому они утверждали, что простая женщина Мария не могла быть Богородицей, а Иисус – Богом. Догмат о девственности Марии и рождении Иисуса от Духа Святого вызывал наибольшее количество критики, часто – насмешки со стороны оппонентов. Однако если в самом Боге нет изначально ничего сверхъестественного, то сверхъестественными силами Он обладать не может, а тем более наделять ими других. Раньше такие христиане, которые не верили в божественность Иисуса и считали его только человеком, назывались несторианами (по имени своего вождя Нестория). Для них Иисус был всего лишь пророком, путь даже выдающимся. Именно от несториан Мухаммад получил представления о едином Боге, пророком которого, причем последним, он себя и выставил. Повторяя вслед за несторианами евангельские истории, он также утверждал, что христиане исказили представление о едином Боге, поэтому они – неверные. Четвертое. В результате длительных, в течение многих веков, дискуссий было принято вероисповедание, которое гласит, что во Христе неслитно и нераздельно соединились божественное и человеческое начала, что, с одной стороны, приближает к людям страдания Иисуса на кресте, а другой – дает основание для веры в его чудодейственную помощь людям. Но тем самым единый Бог как бы раздваивается, исчезает представление о едином Боге, неотмирном и всесильном. Представление о Боге Духе Святом вносили дополнительные сложности и как бы возвращали к многобожию. Страдающий на кресте Спаситель, который и Себя спасти от креста не смог, веру тем самым не укреплял, а ослаблял, потому что вера требует и рационального объяснения тоже. Однако Христос, будучи человеком во плоти, в то же время становится причастным каждому верующему отдельно, становится его личным Богом. Это представление дает шанс на личное спасение, независимо от причастности к спасению коллективному, поэтому личное мнение нередко возводится в абсолют. Но тем самым христианство еще больше отдаляется от религии, которая является феноменом сугубо социальным. Вера может быть личной, но религиозный культ можно исполнять только коллективно. Представление о личном Боге является характерным только для христианства, а соединение божественного и человеческого в Нем дает возможность каждому человеку в той или иной степени, по мере своих усилий, быть подобным Ему по чудодейственным возможностям, т.е. преподобным. Наличие особой силы в отдельных людях, которые называются святыми, делает их способными молить о ниспослании нам этой силы, делает их нашими заступниками перед Богом. Той же силой могут наделяться и изображения святых, т.е. иконы. Но это уже другая тема: представления людей о наличии отношений между вещью (или живым объектом) и ее изображением. Эти представления существовали еще у древнейших людей. Причем, эти отношения между объектом и его изображением, выражаемые словом, могут абсолютизироваться, становиться самостоятельными. Отсюда представления еще у античных философов о самостоятельной силе идей, отсюда и представления христиан о самостоятельной силе слова. Поэтому Иисус Христос – Бог Слово, которое «было вначале». И слово является другим, не менее значимым символом в христианстве. И все же эти объяснения – крайне схематичны: они не охватывают всех оттенков христианской догматики. В частности, есть отдельные темы – чувство вины человека за страдания Иисуса на кресте, чувство вины за первородный грех, формирование в пастве священниками психологической зависимости от страданий Спасителя на кресте (в то время как современные психологи стремятся как раз всячески помочь человеку уйти от личной ответственности за то, к чему он непосредственно не причастен). Наконец, часто возникает вопрос о том, насколько важно, чтобы христианин любил Христа за то, что Он страдал на кресте? И это отдельная тема.