В апокрифе «Иосиф и Асенефа» также присутствует идея «сверхжертвы», воплощённой в образе белоснежного благоуханного сота, ангельской пищи, вкушение которой даёт бессмертие. В описании действий с сотом соединено то, что левит делает при принесении всех видов жертв: воскурения, мирной, хлебной, очистительной за грех и всесожжения. В частности, изображая действия священника при приношении жертвы за грех, Человек прикасается указательным пальцем к ориентированным по сторонам света краям сота, и след от его пальца становится «как кровь», но он не кровавый. Пчелиный сот вышел из уст Человека: «...Ты рек – и он явился. Не вышел ли он из уст твоих, потому что дыхание его – как дыхание уст твоих», – говорит Асенефа. Пчелиный сот – это Тора, Премудрость. Идеи искупительной жертвы, ожидания Страстей и Воскресения в апокрифе нет. Приобщение Торе уже даёт бессмертие. Пафос «Иосифа и Асенефы» – в обращении язычников к вере в Единого Бога, но не ко Христу. Хотя есть даже пророчество о грядущем Царстве Божьем, но нет никакого намёка на связь этого пророчества с Иисусом Христом. Через всю вторую часть апокрифа «Иосиф и Асенефа» проходит мысль о том, что муж богобоязненный не отвечает злом на зло. Её неоднократно высказывает родоначальник священнического сословия Левий. По предположению Бохака, две разные группы пёстрых пчел, чьи цвета отвечают сочетанию цветов облачения священства, шатра скинии и храмовой завесы, символизируют раскол в священническом сословии Израиля во II в. до н.э. Отношение же к жалящим пчёлам и их прощение предвосхищают и символизируют прощение братьев Иосифа, которые напали на Асенефу, были повержены и прощены. Таким образом сквозные мысли, слова и образы, которые служили основанием для признания апокрифа «Иосиф и Асенефа» христианским сочинением, свидетельствуют (подобно «Премудрости Соломона» и многим текстам Кумрана) о близости идей и образов некоторых толков дохристианского иудаизма и раннего христианства. Наличие разнообразных переводов «Иосифа и Асенефы» и обилие рукописей свидетельствуют о популярности апокрифа. В армянской традиции апокриф даже входил в состав Библии. Исследователи с той или иной степенью уверенности обнаруживают его влияние в ряде ранневизантийских Житий и мученичеств (Ирины, Варвары, Христины). Хотя Батиффоль пытался доказать влияние христианской житийной традиции на апокриф «Иосиф и Асенефа», в настоящее время господствует представление об обратном влиянии. Было высказано также предположение о влиянии «Иосифа и Асенефы» на «Житие и мученичество Галактиона и Эпистимы». Около 500 г. сирийский богослов Моисей из Агеля истолковал роман как аллегорию о Воплощении Бога-Слова: Иосиф – это тело, а Асенефа – душа. В Средние века образ Асенефы получил мариологическое истолкование. Исследователям известно также, что в XVI в. в Испании на праздник Тела Господня разыгрывали представление под названием «Иосиф и Асенефа». Батиффоль полагал, что Иосиф изображает Христа-Мессию, а Асенефа – церковь из язычников.