Историчность рассказов о Ездре вызывает сомнение у некоторых западных учёных, в первую очередь, из-за того, что он не упомянут в том месте «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова» (Сир. 49:13–15), где содержится похвала Зоровавелю, Иисусу, сыну Иоседека, и Неемии. Высказывались даже крайние мнения, что Ездра не существовал вообще, а предания о нём возникли лишь в маккавейскую эпоху, около 159 г. до н.э., и использовались для поддержки проводимой в то время религиозной реформы. Существуют и другие, менее радикальные способы объяснения «молчания Иисуса, сына Сирахова» о Ездре, не подвергающие сомнению историчность Ездры. Согласно распространённой в науке точке зрения, Ездра стал создателем нового направления в религии послепленного Израиля; некоторые исследователи даже называют преобразования, предпринятые им, «путём к некой новой религии». По мнению Абрахама Каули, происшедшие в результате деятельности Ездры религиозные изменения в жизни Древнего Израиля «никак не могли бы произойти естественным путём», однако именно они сделали возможными дальнейшие этапы в развитии иудаизма: «...Разработку галахи…, её систематизацию в Мишне, её обсуждение в Талмуде, её кодификацию Маймонидом» и т.д. вплоть до современных форм иудаизма. Эти изменения привели к трансформации допленной религии определённой этнической группы (народа Древнего Израиля) в религию общины, каждый член которой принадлежит к ней только по собственному волеизъявлению и благодаря постоянному участию в исполнении ритуалов этой общины. В оценке этих изменений учёные расходятся: последователи Юлиуса Велльгаузена видят в Ездре создателя иудейской теократии, якобы завершившей эпоху эсхатологических ожиданий и пророчеств; противоположной точки зрения придерживается, к примеру, К. Кох, считающий, что решающее влияние на деятельность Ездры оказали именно пророки эпохи плена. Выдающаяся роль, приписываемая Ездре многими учёными, сходна с пониманием его личности в раввинистической традиции. Так, К. Кох полагает, что его «роль в послепленной истории трудно переоценить»; уже путешествие Ездры из Вавилона в Иерусалим являло собой, по мнению К. Коха, некий символический акт, «культовую процессию, которую Ездра понимал как второй Исход и как частичное исполнение пророческих чаяний». Это доказывается, как считает К. Кох, в первую очередь, тем, что для описания этого путешествия используется еврейский глагол (1 Езд. 7:7 – «пошли», букв. – «стали подниматься», «восходить», т.е. двинулись религиозной процессией).