При тесных связях древнерусского искусства с византийским миром русские мастера имели собственный опыт и предпочтения в области житийной иконографии, например, помещали в среднике житийной иконы изображение великомученица Георгия, попирающего змея (исследователи отмечали, что некоторые сцены из Жития великомученика Георгия встречаются только в русских памятниках). В XV в. продолжали развиваться житийные циклы святителя Николая, о чём свидетельствуют иконы из Тихвинского монастыря (начало XV в., Русский музей), из посада Б. Соли (начало XV в., Русский музей), из Георгиевской церкви Теребужского погоста близ Старой Ладоги (первая половина XV в., Русский музей), из собрания Константина Воронина (около середины XV в.), из Андреевской церкви в Вологде (вторая половина XV в., Вологодский историко-архивный художественный музей-заповедник), из Введенского собора в Сольвычегодске (вторая половина XV в., Архангельский музей истории искусств), из Покровского монастыря в Суздале (первая половина XV в. и начало XV в. – обе в Вологодском историко-архивном художественном музее-заповеднике). Каждая из икон имеет свою программу, отличающуюся составом сюжетов. Примеры житийных икон других святых в искусстве XV в. единичны: «Святые бессребреники Косма и Дамиан, с житием» из Космодамиановской церкви в Вологде (вторая половина XV в., Вологодский историко-архивный художественный музей-заповедник), «Огненное восхождение пророка Илии, с житием» (вторая половина XV в., Нижегородский государственный художественный музей). Исследователи особо отмечают новгородское произведение «Евангельские сцены» («Земная жизнь Иисуса Христа») из церкви Бориса и Глеба в Плотниках (первая половина XV в., Новгородский областной музей-заповедник). На иконе нет средника, 25 клейм, начиная с Крещения Господня и заканчивая Вознесением, расположены в пяти регистрах. Это – единственный известный исследователям сохранившийся пример «ленточного» изложения евангельских сюжетов. Из новгородских памятников XV в. исследователи считают аналогичной по композиционному решению икону «Акафист Богоматери», от трёх створок которой сохранилось только две (музеи Московского Кремля; частное собрание, Москва). На рубеже XV и XVI вв., знаменовавшем переход к эпохе позднего Средневековья, создание новых тем и сюжетов нашло отражение в житийной иконе. В XVI в. богатству сюжетов житийных икон, отражающих эсхатологические настроения, заботы о сохранении истинной веры, интерес к мировой и русской истории, во многом способствовало собирание митрополитом Макарием (1542–1563 гг.) агиографического наследия и исторического материала, вошедшего в Великие Минеи Четьи. В последней трети XV – начале XVI вв. в московском искусстве интенсивно развивались темы, связанные с прославлением деяний отечественных святых, что особенно ярко проявилось в творчестве Дионисия. Им был выполнен ряд житийных образов для Успенского собора Московского Кремля и крупнейших монастырей. С творчеством мастеров круга Дионисия, очевидно, связано создание иконографической программы первых житийных икон преподобного Сергия Радонежского: для местного ряда иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря (1480–1492 гг.), для Успенского собора Московского Кремля (рубеж XV и XVI вв., музеи Московского Кремля), для Успенского собора Дмитрова (около 1510 г., музей Андрея Рублёва).