Основное отличие византийской эстетики от античной заключалось в том, что если у древних греков их языческие боги сотворены поэтами и художниками во всём похожими на людей, то византийцам Бог представлялся великим художником, творящим мир по своему плану. Если античные скульпторы и живописцы создали культ пластики – красоты человеческого тела, то для византийцев тело как «вместилище греха» не могло быть прекрасным. В официальной эстетике Константинополя отделённость Бога от материального мира, греховного земного существования порождала пессимизм и мрачные настроения. Византийцев преследовали страх смерти и боязнь греха. Даже для тех, кто вёл нравственную богобоязненную жизнь, она омрачалась тенью первородного греха. Идея спасения, искупительной жертвы Христа, дающей надежду, также принимала преимущественно трагический оттенок. Героем был отшельник, аскет, спиритуалист. На фоне безудержной роскоши и светских развлечений императорского двора эта коллизия казалась неразрешимой. Отсюда – противоречие эллинистических художественных форм и иррациональной христианской идеи, разразившееся движением иконоборчества в VIII в., а также принципиальный символизм позднейшего византийского искусства. Константинопольскими теологами и эстетами разрабатывалась мистагогия (греч. mystagogia – «учение о таинствах») – теория символов, указывающих путь к спасению, и непостижимость Божественных образов в искусстве. Символически прочитывались тексты Святого Писания. Изобразительная форма в сознании византийского мастера могла быть только знаком высшего смысла, скрытого от непосредственного наблюдения, поскольку «Естество Божие безвидно и безобразно, невидимо и необъятно». Византийские теологи стали использовать понятие меонизма (греч. «meonismo» – «несущее»), «отрицательного абсолюта, невыявленного, неоформленного» – понятие, выработанное неоплатониками александрийской школы. Показателен и эпитет «Асоматон» (от греч. «asomatos» – «бестелесный»), относимый ко многим произведениям искусства: иконам, храмам. В изобразительном искусстве Византии стала складываться тенденция отражения не столько непосредственных ощущений внешнего мира, сколько абстрактных понятий, сложившихся в словах и текстах Священной истории. Но греки привыкли больше верить в то, что можно видеть и осязать. Такими они были в эпоху Фидия, такими же оставались и в Византии. Поэтому византийская эстетика и искусство создали особенную, тончайшую форму «мистического материализма». Сияющие золотом мозаики и иконы, пышность убранства храмов, звёзды над алтарём, пение, свечи и фимиам – всё служило одной цели: создать видимое подобие Божественной сущности. Язык изобразительных символов складывался ещё в то время, когда первые христиане, скрываясь в римских катакомбах, были вынуждены зашифровывать смысл своих изображений в традиционных образах античного искусства. Изображение пастуха Диониса, несущего на плечах заблудшую овцу своего стада, означало доброту, любовь, всепрощение Христа и позднее получило название «Доброго пастыря». Виноградная лоза символизировала кровь, пролитую Спасителем; корабль – символ церкви, плывущей сквозь бури жизни; якорь – символ спасения; рыба – зашифрованное имя Иисуса Христа; нимб – символ святости; крест (древний знак огня и Солнца) стал главным символом христианской идеи. В отличие от мусульманского искусства, в котором конкретно-изобразительные формы были постепенно вытеснены геометрическим орнаментом, в искусстве Византии, сохранявшим крепкую античную основу, главным объектом изображения оставался человек. Традиции эллинистического антропоморфизма были слишком глубокими, чтобы исчезнуть совсем: если Христос воплотился в человеческом образе, значит, Его можно изображать. Поэтому иконоборчество в Византии, в конце концов, потерпело поражение. Но в результате долгой борьбы в VIII–IX вв. изобразительное искусство Византии стало другим. Круглую скульптуру навсегда вытеснил невысокий рельеф, энкаустическую живопись и, отчасти, фреску – мозаика, пластику тела – строгая фронтальность, портрет – канонический извод, складки драпировок – жёсткие изломы и лучи золотой ассистки. Осязательный и живописный способы формообразования сменялись плоскостным и графическим. Многие исследователи утверждают, что собственно византийское искусство появилось именно после восстановления иконопочитания. Глубокий христианский спиритуализм вызвал к жизни основную тенденцию: иллюзорность сменялась концептуальностъю изобразительного пространства. Изображения на византийских иконах и мозаиках отличаются статичностью, фронтальностью, иератичностъю, созерцательностью. В них нет динамики, живой пластики, ракурсов, пространственной глубины и натуралистических деталей.