В русских списках стишного Пролога под 26 марта содержится более пространное повествование о Василии Новом. В его основе лежит краткое «Житие» нестишного Пролога, дополненное новыми эпизодами из полного текста «Жития» Василия Нового по древнейшему славянскому переводу. В южнославянских редакциях стишного Пролога память Василия Нового и текст отсутствуют, за исключением особой сербской редакции, где под 18 ноября указывается только память преподобного. Появление этой памяти, вероятно, связано с процессом распространения второго (южнославянского) перевода «Жития» Василия Нового, который известен в большом количестве списков как южнославянского, так и русского происхождения. «Житие» Василия Нового как литературный памятник совмещает в себе традиционное повествование о жизни святого с апокрифическими видениями (в которых наиболее полно и ярко представлена тема «малой» и «большой» эсхатологии). Композиционно оно состоит из двух частей; в первой части описаны посмертные мытарства души старицы Феодоры, служившей Василию Новому. Когда монах Григорий пожелал узнать о её загробной участи, то она (по молитве Василия Нового) явилась Григорию во сне и рассказала ему о своей посмертной судьбе. Видение обрамлено описанием отдельных эпизодов из жизни Василия Нового. Во второй части «Жития» повествуется о видении Страшного Суда, явленном Григорию. Прельстившись идеей богоизбранности иудейского народа, он поведал свои сомнения духовному отцу и услышал в ответ гневную инвективу против иудеев, не принявших Сына, посланного Отцом, и распявших Его: «Отвержены от Бога и сами они, и Закон их». На просьбу послать ему знамение для утверждения в вере, Григорий получает видение, которое исследователи сравнивают с «Откровением Иоанна Богослова» по значимости поднятых в нём эсхатологических тем и экспрессии явленных образов конца света. Эта часть «Жития» оказала влияние как на нарративные источники (рассказ в «Повести временных лет…» о греческом философе и о запоне, на которой было изображено «Судище Господне»; многочисленные обращения к теме Страшного Суда в русских церковно-учительных сборниках), так и на иконографию Страшного Суда. Используя художественный приём удвоения, зеркального отражения основного мотива – видения загробной жизни, автор жития показывает, что благодаря своей праведности Григорий (и другой ученик Василия Нового – Иоанн) получают возможность утвердиться в истинности христианского вероучения относительно посмертной судьбы человека. Первоначально популярность «Жития» Василия Нового с его описанием загробных мучений, ожидающих некрещёных, была связана с процессом христианизации Руси (рассказ в «Повести временных лет…» о впечатлении, произведенном запоной с изображением Страшного Суда на князя Владимира). «Житие» оказало влияние на иконографическую программу последующих композиций «Страшного Суда», конкретизировало его живописные детали и сцены, обозначило смысловые акценты. Распространение возникшей в XIV в. в Болгарии второй редакции «Жития» в южнославянской среде (по мнению И. Тарнанидиса) связано с влиянием идей исихазма. В конце XV в. ожидание конца света в связи с истечением 7 тыс. лет от сотворения мира (1492 г.) усилило эсхатологические настроения древнерусских книжников и соответственно интерес к «Житию» Василия Нового, содержащего описание Страшного Суда. Со второй половины XVII в. «Житие» Василия Нового с его развитой и чрезвычайно выразительной эсхатологией обретает второе рождение у старообрядцев в связи с ожиданием близкого конца света и пришествия Антихриста; от XVII–XIX вв. дошли сотни списков памятника (второй редакции перевода), в том числе много лицевых. «Житие» переписывалось как целиком, так и отдельно видения Григория и Феодоры, которые входили в состав многочисленных Сборников и Цветников.