Лучше всего такое «истолкование» иллюстрирует атрибутируемое мелургу и теоретику XIV в. Иоанну Кукузелю учебное песнопение, сохранившееся во многих византийских и славянских списках XIV–XIX вв. (самый ранний – 1336 г.). Его текст состоит из названий около 60 мелодических формул, мелос – из соединения распевов этих формул. Несмотря на разницу почти в столетие между исчезновением «Кондакарей» и появлением данного песнопения, оно может служить, по мнению исследователей, средством для определения кондакарных мелодических формул. Путём сопоставления перечней знаков шартрской нотации и учебного песнопения Иоанна Кукузеля стала возможной реконструкция некоторых образцов кондакарного пения. Однако идентификация конкретных знаков и формул остаётся условной. В результате соединения двух рядов знаков кондакарная нотация стала уникальным синтезом двух ранневизантийских типов нотации – системы малых куаленских знаков и шартрских ипостасей, функция которых была связана с жестами хирономии и состояла «только в том, чтобы определить область музыкальных возможностей», по крайней мере, в первом приближении. Кондакарная нотация в целом вписывается в периодизацию развития византийской нотации, сохранив графические формы ранневизантийских невм и их адиастематический характер, тогда как византийская нотация стала развиваться в ином направлении. Исследователи отмечают, что сложная структура из двух рядов певческих знаков не имеет прецедентов в византийских рукописях ни в этот, ни в последующие периоды. В то время как в греческих рукописях многие большие знаки изменили свои функции по сравнению с ранневизантийскими шартрскими ипостасями, их распределение и помещение над рядом малых мелодико-ритмических знаков в древнерусских «Кондакарях» является почти уникальным для византийской традиции (среди греческих рукописей такие же особенности встречаются только в найденном «Асматиконе»). Для создания таких рукописей и исполнения записанных в них песнопений древнерусские музыканты должны были иметь не только познания в области византийской музыкальной теории, но и доступ к музыкально-теоретическим трактатам, а также понимание византийской музыкальной практики, превышающее только интуитивный или эмпирический уровень. Однако до тех пор, пока не будет обнаружен греческий или славянский архетип «Кондакаря» или иной источник, объясняющий его нотацию, данная глава в ранней истории певческой традиции Руси останется недописанной.