В то же время другие считают, что «сказанное надо понимать, скорее, как выражение хвалы, нежели благовестия... Для передачи евангельского послания Пётр переходил на обыкновенную речь». Охваченный наитием Духа, глоссолал изливал восторженные чувства к Богу в речи, не всегда понятной окружающим. Да и сам говорящий, находясь в духовном восторге, не отдавал себе отчёта в том, что произносит: дух его молится, а ум «остаётся без плода» (1 Кор. 14:14). Речь глоссолала выражала лишь его личные чувства к Богу и была бесполезна для окружающих. И апостол разъяснял: «Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается», «ибо он не понимает, что́ ты говоришь» (1 Кор. 14:17, 16). Состояние говоривших на незнакомых языках можно определить как состояние религиозного экстаза. Более полезным для слушателей в смысле назидания был дар профитии. Полученное свыше и осознанное профетом (пророком) откровение в общепонятном и назидательном виде передавалось окружающим. Пророк мог свободно распоряжаться полученным от Бога даром, сознание его не подавлялось откровением и вдохновением. Поэтому апостол Павел ставит дар пророчества выше глоссолалии – дара языков (1 Кор. 14:5–6). Следующий вид чрезвычайных дарований – дар учительства. Этим даром обладали дидаскалы – члены церкви, хорошо знавшие Священное Писание и путём изучения усвоившие истины христианской веры. Все они имели способность передавать свои знания другим. В собраниях христиан дидаскалы разъясняли смысл Священного Писания, читаемого за богослужением, излагали истины христианской веры, отвечали на вопросы присутствующих. Речи дидаскалов были более назидательны и в большей мере отвечали задачам учительного слова, чем речи глоссолалов и профетов. Апостол Павел говорит: «...В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1 Кор. 14:19). Глоссолалия и профития были временным явлением в церкви. Эти виды учительства, особенно первый, способствовали обращению язычников ко Христу (1 Кор. 14:22–25). По мере сокращения деятельности говоривших языками и пророчествовавших постепенно усиливается и развивается деятельность дидаскалов. Некоторое время в первенствующей церкви в ведении предстоятелей общин было только дело управления паствой; учительной же деятельностью занимались дидаскалы. Однако апостол Павел требовал, чтобы и предстоятели церквей (епископы и пресвитеры) были учительны (1 Тим. 4:13–14). В эпоху мужей апостольских право учительства в церкви имели и диаконы. Право церковного учительства мирян в древней церкви формально обосновывалось Апостольскими постановлениями: «Учитель, хотя бы и мирянин, если он искусен в слове Божием и чист по поведению, пусть учит» (VIII 32), однако при наличии клириков-учителей оставалось без осуществления. Областью, доступной для учительной деятельности мирян, продолжала оставаться миссионерская проповедь. Во II в. проповедь мирян с церковной кафедры могла быть допустима только с дозволения епископа, однако уже в III в. это право явилось предметом полемики между епископами. Со временем церковная традиция, определявшая круг лиц, допускаемых к церковному благовестию, была выражена в каноническом правиле Трулльского Собора (692 г.): «Не подобает мирянину пред народом произносити слово, или учити, и тако брати на себя учительское достоинство, но повиноватися преданному от Господа чину, отверзати ухо приявшим благодать учительскаго слова и от них поучатися Божественному. ...Аще же кто усмотрен будет нарушающим настоящее правило: на четыредесять дней да будет отлучён от общения церковнаго» (правило 64).