Небожители щадят людей: «Не всегда ведь вместится в слабом сосуде дар Божий, Иногда лишь снести может его человек». Здесь речь о воплощении непередаваемого ощущения. Возможно, нечто подобное может испытывать художник, ощущающий божественное прикосновение. Гёльдерлин видит в поэтизирующем формотворчестве своё спасение. Многие художники могут внутренне почувствовать, что его слова обращены к ним. Однако здесь не имеется в виду естественное страдание человека, его судьба, откровение провидческого взгляда, искупление через поэтическую исповедь, мистическая близость к Богу, – как это всё бывает у не страдающих шизофренией людей. Способ выражения Гёльдерлина следует понимать не как поэтически возвышенный способ выражения какого-то естественного опыта, а совершенно буквально. Это подтверждается его перепиской. Но такой (в самом деле подлинный и в самом деле опасный) опыт есть только в шизофрении. Гёте, например, такого опыта в таком виде вообще не мог бы иметь. Всякий анализ рассматривает предметы в их отношении друг к другу. В данном случае вопрос не в абсолютном качестве и значении, а в том, как у Гёльдерлина соотносятся различные периоды, если их сравнивать друг с другом. В том, что в его творчестве имеет место прогрессирующее изменение, не сомневается никто. Но можно, не обращая внимания на его болезнь, увидеть здесь непрерывное прогрессирующее развитие, в котором лишь позднее, в процессе болезни, наступает перелом. Можно утверждать, что это развитие существует, несмотря на болезнь, и происходило бы точно так же и без болезни – в силу духовной необходимости. С другой стороны, можно утверждать, что с началом болезни наступают доказуемые изменения, которые должны связываться только с ней. В пользу этой точки зрения говорит, в частности, поэзия Гёльдерлина 1801–1805 гг., воспринимаемая как уникальное явление в истории литературы. Для неё не находится сравнений, тогда как даже Гёте, в отличие от Гёльдерлина, сравним с другими и по отношению к ним являет собой как бы высший тип гуманистического. Эта уникальность проистекает из того, что совершенно необычный поэт, который вне болезни был поэтом первого ряда, заболевает формой шизофрении. Повторений такого сочетания нет (лишь из области изобразительного искусства можно привлечь для сравнения случай Ван Гога). Шизоидные люди обычно серьёзны, и Гёльдерлин тоже был в значительной мере лишён чувства юмора. Он был не только аутистически сверхвосприимчив к впечатлениям реальной жизни людей, но у него ещё и отсутствовала способность примиряющего внутреннего синтеза этих впечатлений. Оказываясь в обществе, он решительно не понимал невиннейших шуток, с подозрением относился к безобиднейшим замечаниям и способен был почувствовать, что чья-то мимолётная усмешка «бесчестит его самое святое». Поэтому его слишком напряжённое идеалистически возвышенное представление о взаимоотношениях людей в обществе постоянно бросало его то в экстаз фанатического культа дружбы, то в изнеможённое и разочарованное уныние. Своё чувство отчуждения и страха, которое он испытывал перед действительностью, он сам описывает такими словами: «Я почти уверился, что педантичен единственно в любви, и не потому робок, что я боялся, что эта действительность помешает мне в моём эгоизме, но я робок, ибо я боюсь, что эта действительность помешает мне в моём внутреннем участии, с которым я тщусь присоединиться к чему-то другому; я боюсь, что эта жизнь, теплящаяся во мне, вмёрзнет в ледяную историю дня».