Но от него совершенно ускользает шизофренический фон психоза, «шизофреническая» линия, прочерчивающая несемейный рисунок. Гваттари разработал концепцию «машинного бессознательного», согласно которой бессознательное наполнено всевозможными абстрактными машинизмами, побуждающими его к производству и воспроизводству различных образов, слов и желаний. Особое внимание он уделял разработке теоретических проблем «производства желания» как совокупности пассивных синтезов самопроизводства бессознательного. Согласно Гваттари, «персонификация... аппаратов (Сверх-Я, Я, Оно)» суть «театральная постановка, которая заменяет подлинные продуктивные силы бессознательного простыми ценностями представления... машины желания и начинают всё более и более становиться театральными машинами: Сверх-Я, танатос выскакивают, как «бог из машины». Они всё более работают за стеной, за кулисами. Или это машины, производящие иллюзии, эффекты. Так оказывается раздавленным всё производство желания». В 1970 гг., совместно с Делезом, Гваттари разработал концепцию шизоанализа, в значительной мере направленного на преодоление психоанализа и критику капитализма в его связи с шизофренией. Проблемы психоанализа в интерпретации Гваттари – Делёза выступали как связанные с его глубинной приверженностью капиталистическому обществу и «непониманием шизофренического фона». Психоанализ в таком контексте «похож на капитализм – его собственным пределом является шизофрения, но он непрестанно этот предел от себя отталкивает, как бы заклиная...» По мнению Гваттари и Делёза, психоанализ оказался целиком пронизан идеализмом, выразившимся в совокупности сопряжённых «наложений и редукций в теории и практике»: сведение производства желания к системе так называемых бессознательных представлений к соответствующим формам причинности, выражения и понимания; сведение заводов бессознательного к театральной сцене; сведение социальных инвестиций либидо к семейным инвестициям; наложение желания на сетку семьи. С точки зрения Гваттари и Делёза, психоанализ (в контексте свойственной ему абсолютизации значимости символической фигуры Эдипа) объективно вуалирует истинный характер и масштаб социальных репрессий при капитализме: «Мы не хотим сказать, что психоанализ изобрёл Эдипа. Он удовлетворяет спрос, люди приходят со своим Эдипом. Психоанализ на маленьком грязном пространстве дивана всего лишь возводит Эдипа в квадрат, превращает его в Эдипа трансфера, в Эдипа Эдипа. Но и в семейной, и в аналитической разновидностях Эдип является по своей сути аппаратом репрессии, направленным против машин желания, а ни в коем случае не порождением бессознательного самого по себе... Эдип или его эквивалент... инвариантен. Это – инвариант отклонения сил бессознательного... мы нападаем на Эдипа не от имени обществ, в которых его не было, но от имени общества, где он присутствует повсеместно, – нашего капиталистического общества». Согласно Гваттари, «Фрейд открыл желание как либидо, производящее желание, и он же постоянно подвергал либидо отчуждению в семейной репрезентации (Эдип). С психоанализом произошла та же история, что и с политической экономией в понимании Маркса: Адам Смит и Давид Рикардо правильно усматривали сущность богатства в производящем его труде и в то же время отчуждали его своими представлениями о собственности. Осуществляемое психоанализом наложение желания на семейную сцену бьёт мимо психоза и даже в случае невроза даёт интерпретацию, которая искажает продуктивность бессознательного».