С другой стороны, в «Пастыре» отсутствуют такие характерные для христианских апокалипсисов особенности, как псевдоэпиграфичность (правда, согласно гипотезе Ф. Хенне, дорическая форма имени вестника богов Гермеса и, фигурируя только в первых четырёх Видениях, предназначенных для катехуменов из язычников, является псевдонимом, подчёркивая значение послания о покаянии; в последующих частях «Пастыря» всякие намёки на язычество, в том числе упоминание имени Ермы, исчезают) и эсхатологические или космологические (загробно-потусторонние) сюжеты (что позволило Ф. Фильхауэру назвать «Пастырь» «псевдоапокалипсисом»). Сам автор не представляет себя лицом сколько-нибудь авторитетным, напротив, – недостойным грешником. Те, кто передают откровения, также не представляют собой авторитетных в Церкви фигур, например, пророков или апостолов. Хотя они явно относятся к горнему миру, положение и происхождение их не уточнено: это просто старица, дева, пастырь или ангел. Даже когда выясняется, что старица была Церковью, то она оказывается Церковью не Небесной, а Земной, страждущей. Таким образом, для исследователей очевидно, что эти фигуры имеют символическое значение (проясняющееся из общего замысла произведения), а не являются теми, чьим авторитетом обосновывается содержание откровений. Само это содержание также нетипично для христианской апокалиптики: все его картины целиком аллегоричны и, по сути, представляют собой притчи, однако не составленные самим автором, а данные ему свыше. Эсхатологические ожидания здесь не простираются дальше скорых гонений, которые не отождествляются с концом мира. Хотя автор подробно показывает посмертный суд над различными людьми, но он не описан непосредственно, а как бы предвозвещён в виде иносказаний. Таким образом, Ерма использует вид апокалипсиса для оформления содержания, которое исследователи определяют, скорее, как аллегорическую (хотя и не всегда) проповедь добродетелей и покаяния. В самом же произведении автор или говорящий ему ангел в пятом Видении «различает две части: а) первые четыре видения, которые показала Церковь в образе знатной женщины, и б) последующие заповеди и девять притчей, которые сообщил ему ангел покаяния в образе пастыря; пятое видение составляет как бы предисловие ко второй части, а десятая притча – эпилог». В абсолютном большинстве дошедших папирусных отрывков, включая Мичиганский кодекс, и в коптском переводе первые четыре Видения отсутствуют, что свидетельствует, скорее всего, о нескольких изданиях «Пастыря» в древности и первоначальном независимом существовании этих Видений, но не в силу авторского замысла или наличия нескольких авторов, а вследствии опущения переписчиками той части книги, которая рассматривалась как вступление. Аналогично в древнем латинском переводе есть надпись: «Visio quinta, initium Pastoris» («Видение пятое, начало “Пастыря”»). В целом же в согласии с рукописной традицией Видения, Заповеди и Подобия (Притчи) обычно объединяют по несколько или, наоборот, делят на части: четыре Видения, двенадцать Заповедей с предисловием, которое в Синайском кодексе называется «Откровение 5» (по мнению Р. Жоли, цифра 5, включающая предисловие в число Видений, отражает позднейшую рукописную традицию, тогда как само заглавие является подлинным; исследователи полагают, что первоначально оно мыслилось общим для всех Заповедей).