Но в Великую среду, придя к литургии, когда «улица праздновала с плакатами 1 мая, а храм был переполнен молящимися», он обратил внимание прихожан на контраст между празднованием «улицей» и службой в храме, пожелал прихожанам светлого Христова Воскресения, а с ним и воскресения России к лучшей жизни. Этот поступок, по мнению Дмитриевского, не заключавший в себе ничего преступного, был воспринят попечительством крайне враждебно. Окончательный разрыв в отношениях старосты и попечительства произошёл после того, как тогда же, на Пасху, Дмитриевский потребовал, чтобы, по византийскому обычаю, Евангелие на литургии читалось настоятелем в царских вратах. Это привело к ссоре с диаконом, а после праздника над непокладистым старостой был учинён суд. Псаломщики и служащие храма совсем в духе времени устроили перед церковью митинг с требованием отставки старосты. Вскоре после храмового праздника 9 мая Дмитриевский получил приглашение от Ширинского-Шихматова приехать в Москву. Он покинул Петроград с чувством горькой обиды на несправедливое отношение к себе. Возвратившись 2 октября из поездки в Ярославскую губернию, уже на третий день (5 октября) Дмитриевский был арестован вместе с председателем попечительства Зайончковским и В.Д. Юшмановым, делопроизводителем ИППО, который выполнял в летний период обязанности представителя от общества в попечительстве. Дмитриевского вскоре выпустили, т.к. оказалось, что волнения в храме в тот момент были по поводу финансовых проблем и не имели ничего общего с политическими митингами на Пасху. Выйдя на свободу, Дмитриевский обнаружил, что в его отсутствие зам. церковного старосты Ломан предпринял реставрацию уже начавших портиться стенописей храма. Это дело было поручено малоизвестному художнику Егорову, который работал осенью почти при полном отсутствии освещения. Дмитриевский потребовал прекратить работу за неимением материалов и условий для проведения реставрации. Следующий вопрос, по которому он считал нужным бороться с попечительством, касался церковного хора. Пока настоятелями в церкви были валаамские монахи, практиковалось древнее пение, но с отъездом о. Неофита регентом стал М.А. Лагунов, предпочитавший исполнять произведения новых композиторов, а иногда и собственные. Награждение же его званием члена-сотрудника Палестинского общества 9 ноября 1918 г., в день празднования иконы Божьей Матери «Скоропослушница», вызвало протест Дмитриевского. Новым стилем пения не были довольны и многие прихожане храма. В письме о. Неофита, отправленном Дмитриевскому к празднику, говорилось, что теперь в их церкви, как «в каждом храме Петрограда, нет художественности, нет стиля, нет благодати в богослужении. Шаблон, однотонность мертвят, душат молящихся, и их не нужно просить, чтобы они уходили, сами уходят…» По-видимому, в ноябре – начале декабря 1918 г. Дмитриевский составил пространную записку в совет ППО, в которой подробно излагал все события, происшедшие в храме за истекшие 1,5 года. Он рассматривал Барградскую церковь как принадлежащую Палестинскому обществу и надеялся, что общество примет меры к восстановлению порядка, сознавал, что самоволие низшего клира и членов попечительства происходит не в последнюю очередь оттого, что храм перестал подчиняться обществу, но не понимал того, что само общество было на грани закрытия и уже не имело реальной власти. Скорее всего, эта записка, хранящаяся в его архиве в рукописном варианте и в двух неполных машинописных копиях, так и не была отправлена.