Возобладала единственно реалистическая политика великого князя Александра Невского, лояльная к монгольским ханам, сформировавшаяся, безусловно, в пору его новгородского княжения из опыта отражения наступления Швеции и Ливонского ордена на вассальные Новгороду земли, а затем и на Новгород. Всё это выводило из строя один из главных механизмов общерусского единства – совместную оборону против «поганых» (степняков). Параллельно шёл процесс политического дробления древнерусских княжеств и земель. Так, в середине XIII в. во Владимиро-Суздальской земле помимо уже существовавших к тому времени Ростовского, Ярославского, Угличского, Переяславского, Суздальского, Стародубского и Юрьевского княжеств образовались ещё шесть княжеских столов: Белозерский, Галицко-Дмитровский, Московский, Тверской, Костромской и Городецкий, практически в каждом из которых закрепилась собственная княжеская ветвь. Аналогично обстояли дела в Чернигово-Северской земле, где в это время появились Воргольское, Липовечское, Брянское, Карачевское, Глуховское и Тарусское княжества, и в других землях. Следствием политического дробления древнерусских княжеств и земель явилась девальвация политической роли великого княжения, которое становилось просто территориальным приращением к владениям того или иного «старейшего» в своём роде князя. Исключение представляло Галицко-Волынское княжество, которое с 1270 гг. консолидировалось под властью Галицкого князя Льва I Даниловича и Волынского князя Владимира Васильковича при лидирующей роли первого. Однако политические интересы Льва I и Владимира, равно как и их преемников, были ориентированы на католический запад (Венгрию и Польшу) и языческий север (отражение литовской и ятвяжской угрозы). В сложившихся условиях никакой сколько-нибудь устойчивой координации усилий древнерусских княжеств (Волынского, Смоленского, Брянского, Новгорода и др.), страдавших от литовских набегов, которые постепенно перерастали в территориальные захваты, не наблюдается (за исключением походов, организованных по приказу и с участием войск ордынских ханов). В этом смысле кризис древнерусской государственности в результате утверждения ордынского ига предопределил успех экспансии Литвы в XIV в., катастрофический для древнерусского единства, поскольку он лишил фрагменты Древнерусского государства последней политической скрепы – общности династии. Все эти события существенно ослабили объединяющую роль церкви в отношении древнерусских земель. В конце XIII в. центр общерусской митрополии переместился из разорённого монголами Киева на северо-восток – сначала во Владимир, затем в Москву. На юго-западнорусских землях, с середины XIV в. оказавшихся в зависимости от литовских и польских правителей, ещё с начала этого столетия предпринимались попытки, имевшие временный успех, учредить самостоятельные митрополичьи кафедры. В результате к середине XV в. Русская церковь на несколько столетий оказалась разделена на московскую и западнорусскую части. Идея древнерусского единства продолжала жить в области культуры и письменности, прежде всего, в церковных кругах, превращаясь в идеологию, ожидавшую время, когда она будет взята на вооружение московскими государями и русскими императорами.