Что касается до деловой стороны писем, то в одном из них Боровиковский предоставляет своему дяде жить в его доме в Миргороде и пользоваться его землёй, прося лишь позаботиться о невестке, вдове брата, Василия Лукича, оставшейся с сиротами, и уведомлять о них. В первых письмах к воспитанному им племяннику, уехавшему на службу, он отклоняет всякую благодарность себе, которая, по его мнению, должна быть направлена к Богу, орудием Которого он только и был. Он даже боится, не дал ли Ему дурных примеров: «Я в молодости обращался много с человеками, рабами порочных страстей, и впечатлел многое от них». Сестру и её мужа он утешает в огорчениях, советуя прощать злым людям, желая, чтобы между его родными царила любовь, о чём просит писать, «а если нет, то просит замолчать». Что касается ссоры между родными, он советует простить враждующим и «предоставить движимость в их пользованье». Позднее, по поводу какой-то дошедшей до его сведения миргородской тяжбы, ожесточённой и непримиримой, он советует избрать уважаемых людей с обеих сторон для третейского суда, а своей частью предоставляет пользоваться до своего приезда на родину. В письмах он постоянно говорит о своём намерении возвратиться на родину, в любимую Малороссию, и кончить дни в кругу близких, но постоянно же этому порыванью на родину не суждено осуществиться. Своим близким он проповедует любовь и согласие: «Великий зиждитель мира сего, Спаситель наш, благоволил избрать себе храм в сердцах человеков. Он есть единая, бесконечная любовь». Он считает, что тот не христианин, кто хотя и знает Священное Писание, но ставит границу между ним и своей жизнью: «То всё остаётся невнятно, потому что не приводит в деятельность, и будто то не до нас касается; и так отвергает силу жизни, в Священном Писании, в буквах сокровенную... Все счастье наше во взаимной любви, по мере удаления любви умножаются бедствия наши». Шестнадцать лет спустя, после своего отъезда из родины, он пишет: «Я представляю себе, что вы уже состарились. Мне уже сорок седьмой год в течении. Сколько-то вам – не знаю. Хотел бы знать. Будущее неизвестно. Увидимся ли, остается в плане Провидения сокровенно». Но, как во всех земных печалях, его утешительницей является вера, и он продолжает восторженно: «Вера, дар небес, в любви исполнит, и ежели не в сём, то в грядущем мире увидим друг друга, опочием в счастливой вечности. Удостоил нас Спаситель наш обетования: паки узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто же возьмёт от вас!» Развиваясь все больше и больше, это настроение Боровиковского приняло в последние годы его жизни особенно усиленное направление. Вторая половина царствования Александра I была, как известно, эпохой пиетизма, доходившего до мистических крайностей. Возникало искание «всемирной истин», которая объединила бы все религиозные убеждения и обряды. Правительство выказывало величайшую веротерпимость к религиозным обществам и сектам, так что даже скопческая ересь оставалась в то время без преследования. В это время в петербургском обществе выдвинулась своим экзальтированным настроением и благотворительною деятельностью Екатерина Филипповна Татаринова, мать которой (госпожа Буксгевден) занимала положение при Дворе. По образцу сектантских собраний, Татаринова стала устраивать сходки в Михайловском замке, в квартире, которая дана была ей как дочери воспитательницы великой княжны Марии Николаевны. К её союзу священником отцом Алексеем, духовником кружка 26 мая 1819 г. был приобщён Боровиковский. Он оставался верен этому союзу до самой смерти своей, был одним из усерднейших его членов, постоянным посетителем собраний «в Михайловском», много и охотно работал для него своей кистью. В клочках его записной книжки, напечатанных в «Девятнадцатом Веке» П.И. Бартеневым, много любопытных тому свидетельств. Имевший целью духовное общение, этот союз в своих радениях дошёл до больших мистических крайностей, до прорицаний и пророчеств. Название «радение» происходит от слова «радость», разумея те духовные радости, которые сектанты, по их словам, вкушают в своих молитвенных собраниях.