Различает эти два образа бытия Слова и Тертуллиан (155/165 – 220/240 гг.), который проводит между ними ещё более резкую границу: Слово в собственном смысле становится Сыном, а Бог Отцом, только когда Бог, восхотев сотворить мир, произносит Слово вовне. Имя «Бог» при этом у Тертуллиана больше относится к вечной субстанции Божества, а имя «Отец» характеризует отношение Бога к Сыну, как к рождённому из существа Отца Слову. Для наименования рождённого Сына Тертуллиан пользуется термином «лицо» (persona), предвосхищая этим в некотором смысле общепринятый в позднейшей троичной терминологии термин «ипостась» (upostasi). Стремление Тертуллиана подчеркнуть отличие Отца от Сына было отчасти обусловлено его полемикой с представителем монархиано-модалистической ереси Праксеем (конец II – начало III в.), который учил, что Отец и Сын – не два самостоятельных Лица, а просто две формы проявления единой личности высшего Божества. У Иринея Лионского (около 130 – 202 гг.) в учении о Боге Слове акцент делается на Его полном единстве и равенстве с Отцом: «Один и Тот же Бог Отец и Слово Его», «Отец есть невидимое Сына, а Сын есть видимое Отца». Ириней, всячески подчёркивая непостижимость для человека образа рождения Слова от Отца, подверг критике различные аналогии, используемые для иллюстрации этого образа церковными писателями. В частности, сравнивая рождение человеческого слова из ума с вечным рождением Бога Слова от Отца, он указывает на то, что временная последовательность, имеющая место в случае рождающегося и следующего за человеческой мыслью слова, совершенно чужда и неприложима к внутренней жизни Бога, Который есть весь Ум и весь Слово, и в каком отношении есть Ум, в таком есть и Слово, и не имеет в Себе ничего временного, ничего предшествующего и последующего, и ничего различного, но вечно пребывает вполне себе равным, одинаковым и единым. Отсюда следует, что сама постановка вопроса (когда Слово рождается от Отца?) есть абсурд и бессмыслица. Подробное учение о Боге Слове разработал Ориген (около 185 – 253/254 гг.) в рамках своей триадологии. По Оригену, Сын (Слово) совечен Отцу, т.к. в противном случае придётся допустить, что было время, когда Бог не был Отцом. Слово вечно рождается от Отца, как сияние рождается от света. Для прояснения образа этого рождения Ориген, как и другие писатели, также пользуется психологической аналогией, но в несколько измен`нном виде: Сын рождается от Отца не как человеческое Слово от ума, а как хотение или воля от ума. При этом воля Бога Отца становится ипостасной Силой, Премудростью, Цветом и Мощью Отца – это и есть Бог Слово, единосущный Отцу. То, что Слово рождается из воли Отца, не означает, однако, что бытие Сына не является необходимым, т.к. свободная воля Отца есть совершенное выражение природы Божества, в Котором совпадают свобода и необходимость. Бог Отец есть вечный свет, Ему свойственно сиять, и это сияние есть Сын (Слово). Слово также является, по Оригену, неким посредником между абсолютным единством Божества и множественностью тварного мира, подобно тому, как луч белого света, преломляясь в призме, да`т цветовую множественность. Для обозначения характера отношения Слова к Отцу Ориген впервые использует термин «единосущный». Также он пользуется терминами «сущность» и «ипостась», употребляя их в смысле, близком к посленикейской триадологии. Бог Слово вечно творит мир, который, по космологии Оригена, также совечен Богу. Рождение Сына при этом (и даже само бытие Бога Отца) предшествует творению мира не в последовательно-временном смысле, а лишь чисто логически. Существование мира, как и бытие Сына, является у Оригена необходимостью, что делает трудноуловимым поставленное в православном богословии во главу угла различие между рождением Сына и творением мира, между образом бытия Того и другого. И действительно, сам Ориген во многих местах своих сочинений называет Сына созданием. Хотя Сын является созданием не в том смысле, в каком им является тварный мир (по Оригену, Сын может быть так назван, потому что в Нём от вечности идеально существует предначертанный план творения), тем не менее, совершенно очевидно, что такая терминология является двусмысленной, стирая грань между Словом и тварным миром. Если сам Ориген тонко чувствовал такие различия философских смыслов, то для других эти места его сочинений стали камнем преткновения и предметом многочисленных превратных толкований, проложив дорогу различным ересям, в том числе отчасти и арианству.