Против такого пути богопознания с его до крайности доведённым интеллектуализмом выступили отцы-каппадокийцы – святители Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, основу полемики которых составляют тройческое богословие и учение о Божественных энергиях. Посредством первого они опровергли представление Евномия о Божественной простоте, не допускавшей различений между Лицами Святой Троицы, а посредством второго – его заблуждение о постижимости Божественной сущности. Острой критике ими была подвергнута и теория имён Евномия. Так, Василий Великий показал, что между сущностными именами и именами, данными самим человеком, нет никакой разницы. Все имена (и первые, и вторые) порождены человеческим рассудком и не могут постигнуть сущности ни одного предмета, тем более Сущности Самого Бога. Порождением рассудка является и евномианское имя «Нерождённый». Отрицая возможность постижения Божественной сущности, Василий Великий признавал при этом, что путь богопознания открыт для человека, который может познавать Бога, прежде всего, как Творца мира, делая выводы из наблюдений над творением. Такие наблюдения он может вести и в себе самом, постигая через самопознание свой Божественный Первообраз. Однако самым главным источником боговедения служит Божественное Откровение. В нём Бог познаётся не только в Своих творческих и промыслительных действиях, но и в Своих внутритроичных отношениях. Познание Бога через Откровение для Василия Великого, тем не менее, не есть познание абсолютное; таковым его не делает даже Воплощение Слова, благодаря которому открылась Троичность Божества. Богомыслие о Пресвятой Троице, в котором умозрение почти невозможно отделить от созерцания, всё же остается богопознание «как бы сквозь тусклое стекло… отчасти» (1 Кор. 13:12). Однако «тусклое стекло» делает его лишь неполным, но не ошибочным. От ошибок в богопознании христианина ограждает Святой Дух, в Котором только и возможен путь восхождения к Богу: «И Он (Святой Дух), как солнце, которым встречено чистое око, в Себе Самом покажет тебе образ Невидимого. А в блаженном созерцании образа увидишь неизречённую красоту Первообраза». Для Василия Великого богопознание – это не гносис Климента Александрийского и Оригена, но общение с Пресвятой Троицей, осуществляемое в любви и единении с Ней. Тему троичного созерцания продолжил в своих трудах Григорий Богослов, учение о богопознании которого носит созерцательный характер даже тогда, когда он предлагает те или иные богословские рассуждения. По его мнению, уже в тварном мире можно созерцать величие, славу и сияние Пресвятой Троицы, хотя все это – лишь отдалённые подобия и слабые лучи того света, в котором непостижимый Бог пребывает в Своей славе. Для Григория Богослова «тусклое стекло» апостола Павла – это «облако», в котором христиане, подобно Моисею, общаются с Богом. От Бога их отделяет «мрак», преодолеваемый в богопознании. Преодоление происходит в созерцании Пресвятой Троицы, отличном как от платоновского созерцания «единого», так и от оригеновского созерцания «бездны Отца»: «Я ещё не начал думать о Единице, как Троица озаряет меня Своим сиянием. Едва я начал думать о Троице, как Единица снова охватывает меня. Когда Один из Трёх представляется мне, я думаю, что это – целое; до того мой взор наполнен Им, а остальное ускользает от меня, ибо в моём уме, слишком ограниченном, чтобы понять Одного, не имеется больше места для остального. Когда я соединяю Трёх в одной и той же мысли, я вижу Единый Светоч, но не могу разделить или рассмотреть соединённого Света». С интеллектуализмом в богопознании боролся не только Василий Великий, но и его младший брат Григорий Нисский, написавший 12 книг «Против Евномия». Для него богопознание зиждется на двух противоположных положениях: «Одновременно истинно и то, что чистое сердце видит Бога, и то, что никто Бога никогда не видел». С одной стороны, Бог как трансцендентный миру превышает всякое познание, и Его нельзя объять ни словом, ни именем. С другой стороны, хотя любое имя несоизмеримо с Божественным бытием, именование Бога возможно, «ибо Невидимый по естеству делается видимым в действиях, усматриваемый в чем-нибудь из того, что окрест Его». Полемизируя с Евномием, Григорий Нисский указывает, что любое имя – не только отрицающее несвойственное Божественной природе (апофатическое), но и утверждающее нечто о Боге (катафатическое) – не может открыть существа Божьего.