Восприняв интенции своих предшественников (в частности, соглашаясь на определение своего «интегративного рационализма» как «открытого рационализма» – самоназвание философии Брюнсвика), Башляр делает их идеи в то же время предметом своей критики, усиливая (если не вводя) аспект предпосылочности и исторической изменчивости (по)знания и самого разума. Развитие (изменение) разума происходит, согласно Башляру, в тесном взаимодействии с развитием (изменением) науки («скачками», через «эпистемологические разрывы» – термин самого Башляра, – изменяющие принципы видения реальности и требующие философского осмысления этого). Отсюда его версия истории научного (по)знания, близкая по ряду позиций концепции Александра Койре (1892–1964 гг.) и оппонирующая неогегельянскому историцизму (прежде всего, Бенедетто Кроче; 1866–1952 гг.), признававшему статус научности только за философией и сводившему собственно естественнонаучное знание к пустым абстракциям, порождаемым в псевдопознании. Другим и основным оппонентом неорационализма Башляра выступала эмпиристская, логоцистская, индуктивистская, концептуалистическая и кумулятивистская методология (нео)позитивизма. Претендуя на монопольный статус философии науки, (нео)позитивизм сводил науку, в конечном итоге, к калькуляции, регистрации, классификации данных непосредственного опыта, что противоречило самим принципам «нового научного духа», на которых Башляр и строил свою эпистемологию как логику и методологию научного (по)знания (эпистемология – философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется знание как таковое, его строение, структура, функционирование и развитие; традиционно отождествляется с теорией познания). Иная линия критики как (нео)позитивизма, так и классического рационализма связана с различением им в целостности антропо-социо-культурного бытия взаимодополняющих и неразрывно связанных друг с другом «человека дня» и «человека ночи». «Человек дня» у Башляра – рациональный человек разума и знания, а его философия – это философия науки. «Человек ночи» – это человек «творческого воображения», человек «грёзы», а его философия – это психология и поэтика познания и творчества. Испытывая на склоне лет «ностальгию по антропологии», акцентируя присутствие «ночного человека» в «нашей дневной жизни», Башляр исходно разводил эти две способности человека, ответственные за действование на основе разума и за возобновление самого разума, как разные области анализа и собственного творчества, хотя латентно они всегда были у него связаны и взаимообусловлены (показательно в этом плане увлечение «раннего» Башляра сюрреализмом, со многими представителями которого (в частности, с основоположником сюрреализма Андре Бретоном; 1896–1966 гг.) он был знаком, а также то, что одно из самообозначений концепции Башляра – «сюрреализм»). «Сдвиг» к исследованию проблематики «творческого воображения» окончательно оформился у Башляра во второй половине 1930 гг. после знакомства с психоанализом и специального изучения традиций, порожденных досократической философией. В работах конца 1950 – начала 1960 гг. он существенно переосмыслил эту проблематику (в частности, преодолел в своих построениях зависимость от психоанализа). Концептуальную целостность его философии хорошо схватывает характеристика, данная ей французским философом-экзистенциалистом Жаном Ипполитом (1907–1968 гг.), – «романтизм разума». Эстетические и эпистемологические работы Башляра объединяет, скорее всего, принцип «полифилософичности», «открытости», принцип «рассеянной» философии, выступление против всякой алгоритмизации. Он рассматривал проблемы движущей силы, импульса научной революции как проблемы, главным образом, психологии, которые ставил в плане феноменологии, считая прирожденными и самыми последовательными феноменологами поэтов и художников. Его эпистемологические взгляды формировались во многом под влиянием «принципа дополнительности» Нильса Бора (1885–1962 гг.), а также идей Брюнсвика и швейцарского философа Фердинанда Гонзета (1890–1975 гг.), опиравшихся в своих работах на новейшие достижения современного естествознания.