В этом отношении его позиция отражает тенденции, наметившиеся к концу IV в. внутри александрийской школы. Для Амброзиастера, как впоследствии и для Кирилла Александрийского (376–444 гг.), характерна критика устоявшихся толкований некоторых мест Священного Писания. Например, он считает надуманной попытку Секста Юлия Африкана объяснить расхождение в родословии Иисуса Христа в Евангелиях от Матфея и Луки и заявляет: «...Чей был сын Иосиф, неизвестно», – сам он усматривает в этих родословиях догматический смысл: они показывают нам, что Христос имел как человеческое, так и Божественное происхождение. Типологическое толкование Ветхого Завета, ставящее целью возвещать о Христе, становится основным у Амброзиастера. Вместе с тем он сохраняет и идею апостола Павла о том, что Закон был ниспослан Богом для познания человеком своей греховности. В Законе Моисеевом он видит три основных смысла: «Божественный закон» («Lex divinitatis»), соответствующий первым четырём заповедям Декалога; «естественный закон» («Lex naturalis»), которому соответствуют прочие заповеди, касающиеся нравственности; и «закон действий» («Lex factorum»), соответствующий ритуальным предписаниям Ветхого Завета (суббота, новомесячие, обрезание, очищение). К этим видам закона Амброзиастер добавляет закон справедливого возмездия, основанный на тезисе «око за око, зуб за зуб» (Лев. 24:20). Из четырёх видов закона на христиан распространяется только «естественный» с его нравственно-аскетическими предписаниями. Прочие же потеряли свою актуальность с пришествием Христа: «Божественный закон» и закон справедливого возмездия были исполнены до конца, а «закон действий» отменён Его благодатью, ибо был ниспослан Господом лишь как временный. Новый закон, данный Христом, выше и совершеннее Ветхого. На основании этого понимания ветхозаветного Закона Амброзиастер рассматривает учение апостола Павла об оправдании верой, свободной от дел закона, понимая под «делами закона» исключительно ритуальные действия («Lex factorum»), но никак не моральные заповеди, за соблюдение которых человек несёт личную ответственность перед Богом. Его произведения сразу же после появления вызвали интерес Римской церкви: уже папа Дамас предлагал Иерониму Стридонскому (342 – 419/420 гг.) обсудить ряд проблем, затронутых в «Вопросах Ветхого и Нового Завета» (что явствует из переписки Иеронима с папой Дамасом и пресвитером Евангелом). Точно не известно, был ли знаком с сочинениями Амброзиастера Иероним, но полемика с ними ощущается в его «Толковании на послания апостола Павла» (середина 380 гг.). Августин Блаженный приводит цитату из Амброзиастера, чтобы показать, что его учение о первородном грехе и его следствиях подтверждается церковной традицией. Действительно, в этом вопросе Амброзиастер в значительной мере предвосхищает Августина. Пелагий (около 360 – после 431 гг.) в сочинении «Об ожесточении сердца фараона» (ранее 410 г.) обрушивается с критикой именно на учение Амброзиастера о первородном грехе. Собственно, с этой критики он и начинает проповедь своего еретического учения, которая привела его к конфликту с римским клиром, а потом и со всей церковью. «Толкование на 13 посланий апостола Павла», видимо, было задумано Пелагием как противовес одноимённому сочинению Амброзиастера, однако утверждение Амброзиастера свободы воли ему явно импонировало. «Толкование» Амброзиастера было широко распространено в Европе в Средние века. Его представление об области «упокоения», возможно, повлияло на становление средневекового представления о верхней части ада (своё выражение оно нашло в «Божественной комедии» Данте), где нет мучений, и пребывают праведники, не познавшие Христа. В XVI в. «Толкование» привлекло внимание отцов Реформации Мартина Лютера (1483–1546 гг.) и Филиппа Меланхтона (1497–1560 гг.), благодаря которому цитата из Амброзиастера вошла в одну из главных книг лютеранства – «Аугсбургское исповедание».